Лапник на правую сторону - Екатерина Костикова Страница 27

Надо сказать, на Федора Ивановича она сердилась напрасно. Ехать куда бы то ни было ему сейчас было в высшей степени затруднительно: доблестный водитель пребывал в железном обезьяннике местного отделения милиции со здоровенным синяком под глазом и вывихнутой рукой.

Федор тихо-мирно почитывал газетки, когда с криком «Там вашу машину ломают!» на этаж ворвалась медсестра из приемного отделения.

– Идите же, идите скорее! – тараторила она.

Впрочем, Федора не нужно было торопить. Он уже несся огромными шагами вниз по лестнице, размахивая прихваченным по дороге стулом. Спешил защищать хозяйское добро.

Выскочивший из дверей больницы Федор Иванович чрезвычайно напоминал Самсона, изготовившегося к сражению со львом. Трое подростков, самозабвенно колотившие по стеклам машины железными палками, это, видимо, поняли и бежали с поля боя, едва завидев грозного Федора на крыльце. Все еще сжимая стул в руке, Федор Иванович подошел к изуродованной машине. Стекла перебиты, на боках – вмятины.

– От сучьи дети! – сокрушенно покачал головой Федор.

Он предпочел бы сломать себе обе руки, чем попасть в такое позорное положение. Это ж кому сказать: водитель, а за машиной не доглядел!

Сзади послышалось фырчание и чихи задыхающегося двигателя. Хлопнула дверца, и кто-то закричал фальцетом:

– Не двигаться! Руки за голову!

Федор повернулся, краем глаза заметил щуплого мальчика в милицейской фуражке и тут же упал головой на капот – заложновский оперативник действовал быстро и наверняка, дав Федору дубинкой по затылку прежде, чем тот хоть слово успел сказать.

Очнулся Федор Иванович в обезьяннике, и на все его требования вызвать начальство и составить протокол дежурный с удручающим однообразием отвечал:

– Вот утром начальство придет и разберется с тобой, вандал хренов. А будешь орать – оформлю тебя сейчас за хранение наркотиков. Это у нас быстро.

Не желая быть оформленным за наркотики, Федор Иванович поутих и решил, что разумнее всего дождаться, когда неведомое милицейское начальство все же соизволит явиться на работу, а там уж и разбираться. Он сгорбился на лавке и уставился на решетку, отделяющую его от мира людей доброй воли, законопослушных и свободных.

Соня этого не знала и сейчас, как разъяренная фурия, мчалась по коридору, проклиная Федора Ивановича и набирая на ходу по телефону Бориса Николаевича. Но не успев свернуть за угол коридора, поняла, что при всех странностях, которые здесь творятся, нельзя оставлять Вольского одного. За углом почудилось легкое движение, но Соня уже бежала назад, к палате. Она встала в дверях, посмотрела дикими глазами на Вольского – он все также лежал с нелепо раскиданными в стороны руками – и закричала, что было сил:

– Сюда! Срочно! Сестра, дежурный, срочно в шестую палату!

Черт, никто не слышал ее, больница спала. Борис Николаевич телефон не брал. Соня собралась было уже разреветься, но вместо этого глубоко вздохнула и снова велела себе соображать. Так. Вызвать дежурного. Она воспользовалась общим больничным телефоном. На двенадцатом (она считала) гудке сонный голос ответил, что приемный покой слушает.

– Это из палаты Аркадия Вольского беспокоят, – быстро заговорила Соня, – Аркадию Сергеевичу нужна немедленно помощь. Я не могу оставить его и не могу дозваться никого из персонала. Пришлите нам дежурного врача. Это очень срочно!

Голос в телефонной трубке перестал быть сонным (о том, какая Аркадий Сергеевич важная персона, знала вся больница, включая повариху и уборщицу), затараторил, что да-да, сию минуту, бегом, сегодня как раз дежурит главврач, сейчас-сечас… Соня нажала отбой. Что теперь? Теперь звонить в гостиницу, просить дежурную девочку сходить в номер к Борису Николаевичу, пинками разбудить его, выломать дверь, если надо, и притащить доктора Кравченко в больницу. Дежурная трубку взяла быстро, обещала все устроить в лучшем виде. Оставалось ждать.

Соня села на стул у постели Вольского и уставилась в пространство. Ее била крупная дрожь. Она ни о чем не думала, только просила про себя:

– Пожалуйста, пожалуйста, пусть он вернется… Только не он, только не сейчас… Пожалуйста…

Сколько она так просидела, упрашивая неизвестно кого оставить ей этого распластанного на кровати мужчину? Пять минут? Десять? Час? Соня посмотрела на часы. Три минуты. Три минуты до того момента, как в палату вбежали милейший Валентин Васильевич и помятая дежурная сестра из приемного покоя (она явно еще не до конца проснулась).

Потом хрупали ампулы, летели на пол упаковки от катетеров, по-змеиному шипел вентиль кислородного баллона, яркий свет резал глаза, пахло в воздухе бедой и смертью.

– Полтора часа, – разводя руками, сказал милейший главврач Валентин Васильевич и стал записывать что-то в карте. – В лучшем случае – два. Больше мы его на нашем оборудовании не продержим…

И подняв на Соню глаза, вдруг заговорил быстро-быстро, как будто опасаясь, что если он замолчит, Богданова сейчас же грохнется в обморок или ударит его. Он говорил про недофинансирование, которое в любой момент может обернуться трагедией, что в Москве, конечно, все необходимое есть, но ни до какой Москвы Аркадия Сергеевича в таком состоянии не довезти. Так что единственно верное решение в сложившейся ситуации – оставить его здесь, ждать чуда и надеяться, что организм сам справится.

Вежливая Богданова, которую снова заколотило, ответила:

– Вы не можете принимать относительно Аркадия Сергеевича никаких решений. Транспортабелен он или нет – скажет его лечащий врач. Он сейчас должен подойти.

В кармане заверещал мобильный. «Ну слава богу, Борис Николаевич прорезался», – подумала Соня. Но это был не Борис Николаевич.

– Это Слободская, – сказала трубка – Я уже еду.

* * *

Дусю разбудил дикий грохот. Грохотало в коридоре. Сонная и злая, она вышла посмотреть, кого там так долго и громко убивают, и увидела девочку-дежурную, которая колотила в соседнюю дверь.

– Дорогая, что-то случилось? – поинтересовалась Дуся сладким голоском.

– Ой, извините, ради Бога, – залепетала девушка, немедленно прекратив стучать. – Я вас разбудила, да?

– Ничего, – великодушно извинила коридорную Дуся. – В чем дело-то?

– Из больницы позвонили, говорят, пациенту плохо, ну, бизнесмену этому, который в аварию попал. Вот послали срочно за доктором, а я никак достучаться не могу…

На слово «плохо» сострадательная Дуся реагировала однозначно. Пока дежурная ковырялась в двери запасным ключом и названивала в больницу сообщить, что доктора в номере нет, Дуся натянула джинсы, ополоснула лицо ледяной водой и через две минуты уже мчалась на верном «шевроле» к больнице, набирая Соню по мобильному.

Затормозив у больничного крыльца, она уже знала, что Вольский в коме и без необходимого оборудования до утра не доживет.

Когда Дуся вошла в палату Соня сидела на стуле, бледная в синеву. Руки у нее дрожали. Поняв уже, что Борис Николаевич пропал, она принялась названивать московскому больничному начальству, потому что совершенно не знала, что еще можно сделать. Однако ни главврачу родной больницы, ни Вадиму, который сосватал ей эту работу в Заложном, ни кому бы то ни было еще дозвониться не получалось.