Похоронный марш марионеток - Фрэнк Де Фелитта Страница 27

Когда Сантомассимо вошел в главный корпус, его встретил мужчина в сером костюме.

— Чем могу помочь? — приветливо спросил он.

— Мне нужен профессор Куинн, — ответил Сантомассимо. — Я звонил, и мне сказали…

— Сейчас идут занятия. Представьтесь, пожалуйста.

— Да у меня разговор на пару минут…

— И тем не менее.

Мужчина улыбнулся еще любезнее, карандаш в его руке завис над журналом учета. Этот человек был мелкой сошкой, а такие люди используют любую возможность продемонстрировать свою мнимую значительность. В его власти было пропустить посетителя либо не пропустить.

— Фред Сантомассимо.

Мужчина засмеялся:

— Я это не то что записать — выговорить не смогу.

Сантомассимо достал полицейское удостоверение.

Мужчина начал по буквам копировать его фамилию и только на середине вдруг понял, что перед ним стоит лейтенант полиции. Улыбка на его лице застыла, он отложил карандаш в сторону.

— Третий этаж. Аудитория триста восемьдесят четыре. Войдите через заднюю дверь — помните, что идет лекция.

Сантомассимо поднялся на лифте на третий этаж. Очевидно, здесь размещались только лекционные аудитории — он не увидел ни библиотеки, ни кинооборудования. Мимо него прошли несколько студентов и преподаватель, которые приветственно кивнули, приняв лейтенанта — вероятно, из-за его темного пиджака — за нового педагога или администратора, а может быть, и декана.

Аудитория 384 находилась за серой металлической дверью. Сантомассимо огляделся, но никакой другой двери не увидел. Единственным опознавательным знаком была карточка с надписью «Профессор Куинн», вставленная в прозрачный кармашек на двери. Чуть ниже тем же шрифтом было написано: Хичкок 500. Сантомассимо осторожно открыл дверь.

Он попал в середину рядов, расположенных амфитеатром. В аудитории было темно. Присутствовало примерно двести студентов — симпатичные, но не так хорошо одетые, как те, которых Сантомассимо видел на кампусе. Царила атмосфера усталости и вместе с тем какого-то лихорадочного напряжения. Похоже, учиться на этом факультете было непросто. Сантомассимо, пригнувшись, проскользнул между рядами и сел на свободное место.

Профессор Куинн оказалась женщиной. Очень привлекательной, с микрофоном, прикрепленным к лацкану серого жакета. Насколько Сантомассимо мог разглядеть в полутьме, на вид ей было около тридцати. Она говорила свободно, но немного отстраненно, как будто развивая бегло набросанные тезисы. Студенты строчили ручками с подсветкой, и казалось, что в темноте порхает множество светлячков.

На экране отображался крупный план неприятного, карикатурного лица с безумными глазами, лица клоуна, которое было разрисовано жирным черным гримом.

— Чтобы по-настоящему понять Хичкока, [72]— говорила профессор Куинн, слегка облокотившись о кафедру, — необходимо абстрагироваться от сюжетных перипетий, от приемов психологической характеристики персонажей и механизмов нагнетания напряжения, в создании которых он, несомненно, был величайшим мастером. Необходимо научиться видеть в его фильмах то, что на первый взгляд может показаться весьма неожиданным, — его восхитительный, острый и озорной ум.

Сантомассимо внимательно слушал, теребя пальцами губы.

— Я имею в виду ту игру со зрителем, — продолжала Куинн, — которая делает его картины уникальными. Он был шутником, в совершенстве владевшим кинематографическими приемами. Он дурачил зрителей. Он пугал их. Он наслаждался тем, что может манипулировать ими. А зрители его фильмов, увлеченно погружаясь в происходящее на экране, испытывают вместе с тем и чувство странного дискомфорта, не подозревая, что источник хичкоковских шуток глубоко запрятан в их собственном подсознании.

Она подошла к экрану и для большей убедительности постучала по нему указкой. Она говорила, не глядя в свои заметки, но так же легко и ясно, как прежде.

— Вспомните длинный план в фильме «Молодой и невиновный», [73]который вы изучали в лаборатории. Камера безостановочно панорамирует по танцплощадке, постепенно приближаясь к убийце. И есть только один ключ для его опознания. Только один. Нервный тик, подергивание век на его глазах. Помните, как искусно воплотил эту идею Хичкок?