Садовник - Родриго Кортес Страница 27

Некоторое время он еще по инерции препирался, а потом неожиданно кивнул:

— Ладно, Кармен, едем к полковнику. Разбираться так разбираться!

* * *

Понятно, что Кармен садиться в машину к начальнику полиции не рискнула, и до усадьбы семьи Эсперанса лейтенант добирался в одиночестве. Поставил свою «Испано-суизу» у ворот, но неожиданно для себя оказался не в гостиной хозяина, а в плотном кольце окружившей его прислуги. Это было как-то странно, но, похоже, здесь уже никто не боялся потерять работу.

Ему выложили все: и то, какой Хосе был исполнительный, и то, как мало платил ему сеньор Эсперанса, и про угрозы, и зачем-то про профсоюз… и где-то лишь через час лейтенанту удалось вырваться, навестить злого, как черт, полковника и, взяв с собой выделенного им дворецкого, прорваться сквозь возбужденно гудящую толпу и осмотреть принадлежащий садовнику дом.

Собственно, смотреть здесь было нечего: маленькая комната, печка, земляной пол, деревянный настил вместо кровати да набитый соломой тюфяк.

«Черт! Не успел я вчера в камеру его закрыть!» — выругался Мигель и повернулся к дворецкому.

— А где мальчишка?

— В саду, где же еще? Работает.

— Он знает?

— Эти сучки уже все рассказали. Я спросил, как он будет без отца, а он только руки на груди скрестил и улыбается… Сами понимаете, лейтенант, убогий — он и есть убогий.

— М-да… придется в приют определять, — почесал в затылке Мигель.

— Вы, главное, господин лейтенант, это бабье не слушайте, — молитвенно сложил руки дворецкий, — никого сеньор полковник не убивал; господа Эсперанса очень добрые господа и всегда такими были…

— А это уж кому как… — улыбнулся Мигель.

* * *

Тем же вечером сеньор Рохо плотно насел на своего начальника полиции.

— Как хочешь, Мигель, но в моем городе я накалять обстановку не позволю, — прямо заявил он.

— И чего вы хотите? — так же прямо спросил Мигель.

— Что это за разговоры о поджоге? У тебя что, подозреваемые уже есть?

— Скорее всего, это сделали анархисты, — пожал плечами Мигель. — Но у меня есть и конкретный подозреваемый. Правда, он пока не опознан, но, судя по тому, что одновременно с пожаром пропал только один человек, можно предположить, что это — садовник семьи Эсперанса.

— Хосе — кристально честный человек! — вскричал алькальд. — Полковник Эсперанса дал о нем самые лестные отзывы!

— А по моим сведениям, он торговал спиртным… И я уже подал на него в розыск. На всякий случай.

— Вот что, Санчес, — с чувством произнес алькальд. — Может быть, ты еще слишком молод, чтобы понять это, но поверь, страна на пороге гражданской войны.

— И что?

— Да ничего! — снова заорал алькальд. — Если ты думаешь, что я позволю тебе сталкивать людей лбами, то ты глубоко заблуждаешься! Не позволю!

Мигель терпеливо слушал.

Алькальд пробежался по кабинету и вдруг остановился прямо напротив лейтенанта.

— Знаешь, Санчес, — выдохнул он. — Хочешь доказать всем, что ты самый честный, — черт с тобой! Делай что хочешь. Но не дай бог, если ты еще хоть раз оступишься! Раздавлю!

* * *

На следующий день Себастьяна впервые за весь год позвали в господский дом. Посланный за ним дворецкий долго объяснял немому мальчишке, чего от него хотят господа, но так и не объяснил, а потому просто взял за руку и привел. И когда Себастьян зашел в гостиную и увидел, что вся семья Эсперанса в сборе, в его груди шевельнулась тревога.

— Становись здесь, сын мой, — подозвал сына садовника падре Франсиско и по возможности простыми словами попытался объяснить, что сейчас он отслужит мессу за упокой души его отца Хосе Диаса Эстебана, пытавшегося потушить случайно возникший в храме пожар и героически погибшего вместе с верным слугой церкви Хуаном Хесусом.

Себастьян напряженно слушал, но по какой причине его отец заслужил неслыханную честь быть оплаканным семьей Эсперанса, сообразить так и не сумел. А когда падре Франсиско, быстренько отслужив на латыни мессу, перешел к собственно проповеди и опять-таки по возможности простыми словами начал рассказывать о том великом вознаграждении, которое ждет всех истых тружеников, когда господь призовет их в свой Эдем, сын садовника внезапно побледнел и весь превратился в слух.

Он вдруг начал узнавать те самые слова истины, о которой слышал там, на самом краю жизни и смерти. Оказалось, он помнил их! Почти дословно…

Он снова слышал эти слова о том, что лишь те из агнцев божиих, кто с чистым сердцем и мозолистыми от трудов руками стремится воссоздать Эдем на земле, встанут справа от Иисуса на Страшном суде. Ибо только им, детям божиим, голубям и голубицам с кротким сердцем, надлежит унаследовать землю и вечно наслаждаться плодами райских садов.

Себастьян был потрясен.

А когда падре Франсиско со слезами на глазах сказал о жертвующих собой во имя неведомого человеку промысла господня, перед глазами сына садовника ясно всплыло не черное от загара жесткое лицо отца, а иконописный лик невинно пострадавшего из-за ожерелья сеньоры Долорес конюха Энрике Гонсалеса. И тогда он заплакал.

* * *

Через два часа Себастьян, поставив крестик на нескольких листах бумаги и получив от самого сеньора Эсперанса целую кучу причитавшихся отцу денег, на подгибающихся ногах добрел до своего дома. Теперь он знал все, что ему нужно.

Он совершенно точно знал, что в доме Эсперанса он теперь заменит своего отца, а значит, в этом саду он — главный. Кроме того, хотя мальчик так и не разобрался в смысле слова «попечительство», он прекрасно понял, что благодаря усилиям сеньоры Тересы ни полиция, никто другой помешать его работе в саду не смогут.

Но было и еще одно, что он осознал: Энрике Гонсалес позволил увести себя в неизвестность, а отец утонул в спирте только потому, что такова воля Всевышнего, и только затем, чтобы он, Себастьян, мог выполнить указанное господом и ведомое лишь Ему предназначение.

Никогда еще бог не стоял так близко к Себастьяну, как сейчас.