Прошлое — чужая земля - Джанрико Карофильо Страница 27

Франческо продолжал говорить, но в какой-то момент я перестал его слышать. Его голос превратился в звуковой фон, потому что до меня, кажется, дошло, в чем истинная причина его ярости. На секунду (может, чуть дольше) я вдруг проник (или мне так показалось) в скрытый смысл его слов.

А потом этот смысл растаял так же быстро, как и возник.

Много лет спустя я прочел, что патологическая страсть к азартным играм объясняется стремлением обрести контроль над тем, что в принципе не поддается никакому контролю, иллюзией власти над собственной судьбой. Мне стало ясно то, о чем в то утро я лишь смутно догадывался. Франческо обозлился на адвоката Джино в первую очередь потому, что узнал в том несчастном своего двойника, свое зеркальное отражение. Увидеть себя в нем было для него невыносимо, и он обрушил на него свою ненависть, надеясь разрушить собственный страх.

Оба они страдали одним и тем же душевным недугом. Франческо, манипулируя картами и людьми, хотел оседлать свою судьбу.

Оба они, хоть и по-разному, ходили по краю одной и той же пропасти.

Я подошел к ним очень близко.

Мы сели под зонтиком в баре на набережной, застроенной большими домами в фашистском стиле, рядом с картинной галереей.

Франческо сказал, что мы обязательно должны получить свои деньги. Сам-то он выплатил свой проигрыш в тот же вечер. Он специально проиграл тому опасному типу, чьего лица я даже не запомнил, чтобы не возникло и тени подозрений насчет честности игры. Мы заплатили за стол, отсчитали процент с выигрыша и так далее.

Для начала нужно компенсировать расходы. «Тем или иным способом», — сказал он ровным голосом, будто речь шла о бухгалтерском балансе. Но выражение его лица мне совсем не понравилось.

Я предчувствовал, что скоро все пойдет наперекосяк. Словно в воздухе уже витало предвестье событий, не суливших ничего хорошего. Меня не покидало ощущение, что мы приближаемся к точке, откуда нет пути назад.

Я робко предложил махнуть рукой на этого беднягу. Мы вполне обойдемся без этих денег — у нас и так их слишком много. Я предложил разделить потери пополам и на этом успокоиться.

Мое предложение ему не понравилось.

Он замолчал, сжав губы, как будто с трудом сдерживал гнев. Потом, не глядя на меня, заговорил — тихо, но внушительно. Он говорил холодно, с металлом в голосе, как с подчиненным, который забыл свое место. Я покраснел, но он, по-моему, этого не заметил.

Вопрос не в деньгах. Нельзя оставлять неоплаченным карточный проигрыш. Это вызовет подозрения. Слухи расползаются быстро, а для нас это станет началом конца. Мы должны получить свой выигрыш. Целиком.

Я не стал задавать вопросов, которые напрашивались сами собой. Например, каким образом расползутся слухи, если в курсе дела только тот несчастный старик. А он уж точно не пойдет трепаться на каждом углу, что оплатил миллионный проигрыш необеспеченным чеком.

Но я ничего не сказал, потому что мне не нравился его тон. Мне не хотелось, чтобы он на меня разозлился и перестал мне доверять.

И тогда я согласился, что у нас нет выбора. Признал, что он прав. Мы не можем рисковать, спуская адвокату с рук подобную наглость. Мы должны забрать свои деньги, — я пробормотал это еле слышно, — иначе с нами покончено. Убеждая самого себя, я так же невразумительно пролепетал много еще чего.

И пока я все это говорил, моя подавленность исчезла. Как-то незаметно я убедил самого себя в правоте Франческо, и мои дурные предчувствия растворились в тупой, притворной и ободряющей уверенности в том, что у нас действительно нет выбора.

В конце концов я согласно кивнул — как бизнесмен, которого второму бизнесмену удалось склонить к принятию необходимых, хоть и болезненных действий.

Представлялось совершенно очевидным, что эти деньги мы собираемся получить не самым учтивым способом.