Путевой обходчик - Валерий Кречетов Страница 26

Василий, стараясь ступать как можно бесшумнее, обошел бочку по кругу и вернулся к исходному месту. Теперь вой повторялся все чаще — звучал он недолго, секунду или две, а потом прерывался, чтобы спустя какое-то время прозвучать снова.

«Может, посветить фонарем?» — подумал Елагин. Почему-то эта мысль показалась ему разумной. В самом деле, отчего бы не попробовать? Он снял прибор ночного видения и положил его на землю рядом с собой, затем вынул из-за пояса фонарь и включил. Желтый конус света осветил сырые стены, бочку, рельсы, обломки кирпичей и куски арматуры.

Толку от фонаря было немного. Елагин протянул руку за прибором ночного видения и с ужасом обнаружил, что тот исчез. Он принялся шарить рукой по земле — однако безрезультатно. Прибора нигде не было. Вой повторился, на этот раз он прозвучал совсем близко.

Рядовой Елагин вздрогнул и направил луч фонаря на звук. Однако он слишком резко крутанулся вокруг собственной оси и, споткнувшись об камень, едва не упал. На ногах он удержался, а вот фонарь выронил. Тот тихо цокнул и погас.

— Черт, — тихо проворчал Елагин, присел на корточки и попробовал найти фонарь на ощупь. Однако фонаря и след простыл. И тут Елагин явственно услышал чьи-то тихие шаги. Кто-то ходил вокруг него, а один раз он даже почувствовал, как этот кто-то дунул ему в лицо.

Елагина прошиб пот. Он попытался схватить невидимого врага руками, но руки схватили лишь пустоту. Тьма вокруг была абсолютная, без единого просвета или проблеска.

— Я вооружен, — тихо предостерег темноту спецназовец. — Лучше держись от меня подальше, слышишь?

В ответ послышался какой-то странный тикающий звук. Елагин прислушался, и у него захолонуло сердце от ужаса — тикающий звук был не чем иным, как тихим, хрипловатым смехом.

«О господи! — с тоской взмолился Елагин. — Господи, помоги мне не сойти с ума!»

Он поднял руку и, сам не сознавая, что делает, перекрестился. Затем тут же устыдился своего движения и опустил руку. В голове даже промелькнула мысль: «Слава богу, никто не видел».

Не то чтобы спецназовцы были атеистами, вовсе нет. Многие из них носили на шее цепочки с крестами и маленькими образами. Перед опасным заданием многие доставали иконки из-за пазухи, чтобы несколько секунд подержать в руке. Иконки и кресты были своего рода оберегами, и ничем больше. Они защищали в схватке с реальным противником.

Но осенять себя крестным знамением у спецназовцев принято не было. Крестное знамение — средство от нечисти: привидений, вурдалаков, вампиров, оборотней и тому подобного сказочного сброда. Никто из бойцов даже под пыткой не признался бы, что верит в эти детские страшилки.

Елагин верил. Верил с детства. Поэтому, когда услышал рядом с собой рычание, он подумал не о собаке и даже не о воображаемой гиене, сбежавшей из зоопарка и поселившейся в подземном туннеле, нет, он подумал об омерзительном чудовище, которое рыскает по подземелью, отлавливая бомжей и зазевавшихся диггеров. Подумал о желтых клыках, которые вонзаются в шею, о пылающих адским огнем глазах, о черном языке, который слизывает с шеи жертвы кровь. Все эти образы пронеслись в воображении Елагина за какую-то долю секунды.

А в следующее мгновение он вскинул автомат и дал по невидимому врагу короткую очередь. Короткую, поскольку тут же что-то невидимое — лапа, дубина, камень — поди знай что — ударило рядового Елагина по голове, и он потерял сознание.

…— Эй! — окликнул кто-то. — Елага, ты живой?

Рядовой Елагин открыл глаза и тут же зажмурил их от ударившего в лицо яркого света.

— Жи…вой, — с трудом выговорил он. Снова открыл глаза, сощурился и посмотрел на лица товарищей, склонившихся над ним. — Что случилось?

— Ты стрелял из автомата, — сухо произнес старлей. — Дал очередь. В кого ты стрелял, боец?

Елагин вспомнил все. И невидимого врага, наматывающего вокруг него круги, и странное пощелкивание, и, наконец, мягкие шаги, а вслед за ними звериное рычание. Ему даже вновь почудился оскал желтых зубов и стекающая с них кровь. Человеческая кровь. Рядовой Елагин усилием воли отогнал наваждение и тихо сказал:

— Там… кто-то был. В темноте.

Старлей приблизил свое лицо к лицу Елагина и холодно поинтересовался:

— Кто?

— Я не знаю. Я… потерял… прибор ночного…

Елагину было неловко признаваться, но он решил говорить только правду. «Правду говорить легко и приятно», — прочитал он когда-то в какой-то книжке. На самом деле это было крайне неприятно и, уж конечно, нелегко.

— Ясно, — сказал старлей. — Ну а фонарь? Где твой фонарь, боец?

Вот теперь Елагину стало действительно стыдно.

— Его я тоже потерял, — ответил он.

Старлей посмотрел на сгрудившихся возле лежащего на земле Елагина бойцов. Снова перевел колючий взгляд на Василия.

— Что ты видел, боец? — четко и медленно произнес он. — Что это было? В кого ты стрелял?

— Я не знаю. Я слышал, что кто-то ходит вокруг меня. А потом кто-то зарычал. — Елагин сглотнул слюну и добавил: — Не знаю, что это было, но точно не человек.

Старлей снова посмотрел на бойцов, на этот раз Елагин разглядел на их лицах усмешки.

«Они мне не верят, — понял он. — Черт, как же им доказать?»

— Ты открыл огонь, — снова заговорил старлей, и голос его не сулил ничего хорошего. — В темноте. Не видя перед собой противника. Ты понимаешь, что мог задеть кого-то из нас?

Елагин с ужасом понял, что об этом-то он как раз и забыл. Даже мысли такой не появилось. Вот тебе и спецназовец. Тряпка!

— Я не успел об этом подумать, — честно признался Елагин. — Я действовал по обстоятельствам. Вернее, думал, что действую по обстоятельствам, — стушевавшись, добавил он. Елагин попытался приподняться, и затылок его пронзила острая боль. Он застонал.

— Я ранен?

— Да, — ответил старлей.

— Тяжело?

— Очень. Нужно было обработать рану сразу, а теперь… боюсь, что уже поздно, — сухо договорил старлей.

Елагин вспотел от страха. Ему вдруг показалось, что он чувствует то, что в книжках принято называть «дыханием смерти». Что-то влажное, смертоносное и безысходное. Словно в лицо ему пахнуло запахом свежевырытой могилы.

«Вот, значит, как оно бывает», — подумал он. А вслух сказал, стараясь, чтобы голос не дрогнул:

— Товарищ старший лейтенант, я умру? Если да, то передайте моей матери, что я виноват перед ней. Очень виноват.

Голос все-таки дрогнул, и Елагин почувствовал досаду.

— Значит, я умру, — мужественно произнес он и нахмурил брови.

Старлей, однако, покачал головой:

— Нет, парень, не умрешь. Но шишка на затылке будет здоровенная.

Он усмехнулся, и бойцы, словно только того и ждали, тихо засмеялись из темноты.