Тайный заговор - Филипп Ванденберг Страница 26

— Нет, ничего такого, но ты же сам видел, каким он может быть, если в нем просыпается агрессия. Он угрожал, что убьет и тебя, и меня…

— Пьяные много чего говорят…

— Он не был пьян. — Жюльетт отвернулась от окна и подошла к Бродке. — Когда Коллин угрожал мне, он был так же трезв, как и в разговоре с тобой. Если речь идет о действительно важных вещах, он всегда в трезвом уме и…

Телефонный звонок не дал ей договорить. Бродка поднял трубку. Бросив взгляд на Жюльетт, он одними губами произнес: «Коллин».

Несколько секунд Бродка молча слушал, затем твердо произнес:

— Да, конечно, ситуация, в которой мы оказались, достаточно неприятная. К сожалению, у меня не было возможности рассказать вам о своих отношениях с Жюльетт и поговорить как мужчина с мужчиной. Мне очень жаль. Но теперь вам все известно. Чего вы от меня ждете? Извинений? Это ничего не изменит. Кроме всего прочего, мне трудно извиняться за свои чувства. Я люблю вашу жену, а ваша жена любит меня. Могу только просить, чтобы мы уладили это как разумные люди.

Жюльетт с волнением прислушивалась к словам Бродки. Он выбрал абсолютно правильный тон. Никаких отговорок, никаких причитаний. Вместо этого — уверенность в себе. Она встала и подошла к телефонной трубке, чтобы слышать голос Коллина.

Тот казался не настолько спокойным, как Бродка. Поинтересовался, у него ли Жюльетт. Когда Бродка ответил утвердительно, в голосе Коллина появились угрожающие интонации.

— Как вы себе это вообще представляете? Любовь любовью, но Жюльетт по-прежнему моя жена. Не будете ли вы столь любезны объяснить мне, как все у вас дальше будет с Жюльетт?

— Хорошо, — по-прежнему спокойно ответил Бродка. — Первое время Жюльетт поживет у меня. Думаю, так будет лучше для всех сторон — дабы не возникало конфликтов.

На другом конце провода раздался деланный смех, в котором смешались гнев и горечь. Отсмеявшись, профессор поучительным тоном сказал:

— Мой дорогой молодой друг, мы с вами говорим не о любви и конфликтах.

— А о чем?

— Исключительно о деньгах.

— Простите? — Бродка и Жюльетт удивленно переглянулись.

— Да, — повторил Коллин, — мы говорим о деньгах, дорогой мой. Все в мире имеет свою цену. Или вы считаете по-другому?

— И сколько же я должен заплатить вам за вашу жену? — язвительно поинтересовался Бродка.

После показавшейся им бесконечной паузы Коллин насмешливо ответил:

— Ну вот, я же говорил. Наконец-то вы меня поняли. Ничего в этом мире не дается просто так, даже смерть. Потому что ее цена — жизнь.

На миг Бродка потерял дар речи. Жюльетт была поражена не меньше. Широко раскрыв глаза, она глядела на Бродку. Взяв себя в руки, Бродка сдержанно произнес:

— А если я откажусь? Я имею в виду, что рано или поздно ваш брак все равно развалится.

Ответ профессора был краток:

— Это было бы очень глупо с вашей стороны.

Бродка нахмурился.

— Вы собираетесь нам угрожать?

— Угрожать? Эти слова принадлежат вам, а не мне. Я всего лишь высказал свое скромное мнение, понимаете? И если мы договоримся, я готов оставить вас в покое. Можете забирать мою жену. Она мне больше не нужна. Но сделка обойдется дорого, ведь вы богатый человек…

Жюльетт, не в силах больше выносить этот голос, протянула руку и нажала на рычаг.

Затем они просто смотрели друг на друга и молчали. После довольно продолжительной паузы Бродка спросил:

— Неужели он серьезно думает, что я должен ему заплатить? Вероятно, твой муж опять напился.

Жюльетт отвернулась.

— Я всегда говорила, что Гинрих — старый мерзавец, — сказала она. В ее голосе одновременно звучали злость и печаль.

— Такое же впечатление сложилось и у меня, — пробормотал Бродка. Временами, когда Жюльетт рассказывала ему о своем муже, у него возникали сомнения. Действительно ли Коллин настолько мерзок, как она говорила о нем? К тому же недавняя встреча с профессором в их доме не вызвала у Бродки каких-либо негативных ощущений. Но после этого телефонного разговора он был согласен с мнением Жюльетт.

— Ну ладно, — сказал Александр, присаживаясь на диван. — Все это вписывается в общую картину. Мой полет в Цюрих оказался примерно таким же неприятным, как и твой дражайший супруг. Ужасное путешествие.

Жюльетт села рядом с Бродкой и спросила:

— И что? По крайней мере, ты слетал не напрасно?

Бродка пожал плечами и скривился.

— Если я тебе расскажу, что случилось, — заявил он, — ты мне не поверишь.

— Так что же произошло?

Бродка покачал головой, словно все еще не мог поверить в то, что с ним случилось в Цюрихе.

— Хильда Келлер, лучшая подруга моей матери, — единственная, кто, вероятно, мог бы мне помочь хоть немного разобраться, — потеряла рассудок. Она в клинике. Иногда не узнает даже собственного мужа.

— Хотелось бы мне, чтобы со мной было то же самое, — сказала Жюльетт в приступе черного юмора. — Значит, твое путешествие было напрасным?

Бродка взял пачку писем, лежавшую перед ним на столе, и пролистнул их большим и указательным пальцами правой руки.

— Возможно, и нет, — ответил он. — В одном из писем я нашел странное упоминание об одном человеке… Тебе знакома фамилия Смоленски?

— Смоленски? — Жюльетт подняла голову. — Похоже на польский. А нет ли в Ватикане кардинала Смоленски?

— Именно о нем и говорится в этом письме.

— Но какое отношение он имеет к твоей матери?

Бродка горько рассмеялся.

— Если бы я знал! По крайней мере, в одном из адресованных школьной подруге писем мать пишет, что этот кардинал Смоленски — дьявол во плоти, что она не понимает, «как можно с ней так поступать». Вот, смотри. — Он выудил из пачки письмо, о котором шла речь, вынул его из конверта и протянул Жюльетт.

Прочитав письмо, она вернула его Бродке.

— Что это, во имя всего святого, может значить? — с недоумением на лице спросила Жюльетт. — Надеюсь, ты не обидишься на меня, если я спрошу: в своем ли уме была твоя мать последние годы?

Бродка понимающе кивнул.

— Этот вопрос, Жюльетт, я и сам себе задавал. Насколько я знаю, моя мать была далеко не набожной женщиной. Какое ей дело до этого римского кардинала? Но потом я вспомнил Титуса. Загадочного бывшего священника, с которым я познакомился в Вене. Он утверждал, что раньше был секретарем кардинала курии. Этот Титус намекал мне… что существует некая могущественная организация, к которой он еще недавно принадлежал. Он использовал почти те же слова, что и моя мать. Он сказал, что эти люди более дьяволы, чем сам дьявол.