Кромешная ночь - Джим Томпсон Страница 26

— Тебе надо возвращаться, — сказал я. — Немедленно. Или уеду я, а ты приедешь ближе к вечеру. Мне нельзя ночевать в доме, если тебя там нет. Ты там нужна мне, чтобы подтвердить на случай, если вдруг что-то стрясется с Джейком. Потом, мало ли, еще начнет выкидывать коленца, как в первый вечер.

— Ф-фи! По всем приметам судя, он и вовсе, может быть, домой не явится.

— Вот, кстати, это второй вопрос. Надо, чтобы он снова сделался домашним. Ночевал дома все время. Тебе за этим следует проследить. Нельзя, чтобы он оказался дома как раз в ту самую ночь, когда что-то случится.

— Ч-черт! — Она зло раздавила сигарету и взялась за бутылку. — Стоит мне подумать, что я собираюсь его… Ну ты даешь, зая! Ты можешь выехать завтра, а я вернусь сегодня к ночи. Этот-то вариант неужто не подходит?

— Боюсь, что нет. Считается, что денег у меня в обрез. Будет неправильно, если мне на то, чтобы забрать костюм, понадобится чуть ли не три дня.

Она со злостью — бах! — об стол бутылкой.

— Фэй, я, конечно, дико извиняюсь… — проговорил я.

Она не ответила.

— Нам нельзя сейчас рисковать. Потерять можно слишком много…

И я пошел и пошел рамсы раскидывать — и извинялся, и объяснял, потому что дураку ясно: либо она отстегнется сразу, либо вообще не сможет заставить себя вернуться в Пиердейл.

В конце концов пошла на попятную: возможно, уловила в моем голосе новую жесткость.

— Что ж, зая, ладно, — вздохнула она и надула губки. — Раз так надо — что ж, значит, так надо.

— Вот это по-нашему. Молодец, детка, — одобрил я. — А мы с тобой еще повеселимся. Ты да я, да тридцать тонн баксов; а может, на пять или десять больше, если все провернем на пять с плюсом.

— Ах, ну конечно, Карл! — (Опять с милой улыбкой.) — Как будет чудесно! Ты уж меня прости, если я… Просто я завелась, настроилась, а тут…

— Ничего, ничего, — сказал я.

Она хотела, чтобы я вернулся в Пиердейл первым. Хотела немного еще поболтаться по Нью-Йорку, поэтому с марафетом и одеванием не спешила. Ну, я в итоге согласился, ладно уж. Но к ночи чтоб дома была как из пушки!

Еще немного поболтали — так, ни о чем, лишь бы языками чесать. Чуть погодя вдруг говорит: «М-м-м? Зайчик?» — и лезет обниматься; а я знаю, что не смогу ничего. Ну не так же скоро, не сейчас! Господи, святой истинный крест, я знал, что не смогу.

Но я смог!

Я напрягался и старался изо всех сил, пронзаемый нудной болью аж до ногтей на ногах; глаза держал закрытыми, боясь, как бы она по ним не догадалась, что я-то… я-то ведь… всецело пребываю как раз в той самой безрадостной, скучной пустыне, где солнце не дает ни тепла, ни света, где…

…Так как же все-таки насчет «потом»? Если, конечно, будет это «потом». Как с ней-то быть?

Уставясь в грязное окно Лонг-Айлендского почтово-багажного, я сидел в полудреме, мысли витали, скручивались кренделями и возвращались к ней. Как быть с нею?

Вся кругом себя сдобненькая. Да и на мордашку ничего. Вроде бы все при ней, чего и желать-то еще от женщины, если ты на вершине или хотя бы выглядишь, будто на вершине.

Но я никак не мог представить себя на той сплошной нескончаемой пирушке, в которую должна превратиться жизнь рядом с ней. Не видел я там себя, да и пирушки той не хотел. Чего я хотел, так это… черт его поймет, в натуре даже и не знаю, но только не этого. Просто быть собой. И, может быть, чтобы рядом был кто-то типа… ну да, типа Руфи — человек, рядом с которым я могу быть самим собой.

Руфь. Фэй. Фэй, Руфь… Или как? Чего хочу, непонятно. На самом деле даже непонятно, чего я не хочу. Чего я точно не хотел, так это чтобы меня втянули в подобную заваруху, однако должен сознаться, Аризоной я тоже был уже сыт по горло. Кстати, про это я пока помалкивал, но там на моем лежбище перебывало много девчонок. Господи, да в прошлом месяце хотя бы я имел двух или трех в неделю, каждый раз новых. И все, казалось бы, более-менее, у всех все на месте. Но почему-то ни в одной из них я не находил того, чего… чего? Чего я хотел, видимо.

Что бы это ни было.

Глаза у меня потихоньку слиплись, и я не стал их разлеплять. Босс, вероятно, подсказал бы что-нибудь по поводу Фэй. Может быть, придумал бы дельце, где можно ее вновь использовать, а может быть, решил, что от нее только лишний риск. Конечно, он бы поговорил со мной об этом. И если она нужна мне, если я возьму на себя за нее ответственность…

Так ведь откуда же мне знать? В данный момент она мне не нужна. Ни она, ни кто бы то ни было другой. Что вполне естественно. Завтра, послезавтра… а потом? Бог весть.

Голова моя привалилась к оконному стеклу, я заснул.

Проснулся через несколько часов.

Проехал, на хрен, до конечной станции, и меня трясет за плечо проводник.

Чудом удержался, чтобы не залепить придурочному обалдую в глаз. Оплатил лишний проезд плюс билет обратно до Пиердейла. День только начинал клониться к вечеру. Возвратиться вперед нее, пожалуй, успею.

Сходил в сортир, умылся. Вернувшись на место, глянул на стрелки часов и охренел: какого рожна стоим? Потом выглянул в окно, и мне совсем поплохело.

Смотрю, мистер Обалди-Обалда — проводник, который должен был, забрав плацкартный талон, высадить меня в Пиердейле, — и сам и все его дружбаны из поездной бригады теплой компанией слоняются по перрону. Ни капли никуда не торопясь. Балбесничают и задирают друг друга, при этом ржут, как небольшой табунок мулов.

Ага, куда-то двинулись. Куда? А в ресторан!

Торчат там и торчат; чем занимаются — загадка, во всяком случае, так долго жрать точно нельзя. Кажется, два часа проваландались, не меньше.

В конце концов, когда я уж готов был брать приступом паровоз и отъезжать самочинно, они там все свои загадочные дела закончили и вывалились обратно на платформу. Ну, хорошо, ладно, вышли на вольный воздух. Сдвиг наметился. Но по вагонам не разбегаются, в тамбуры свои не лезут.

Встали у вокзала в кружок, треплются, ковыряют в зубах.

Как я их только не ругал про себя, какими словами не костерил, все маты, какие знал, на них сложил. Это ж они меня, меня, болезного, пытаются уделать!

Наконец их кружок распался, пошли по вагонам.

Когда поезд пришел в Пиердейл, стемнело. И как раз, смотрю, набирает ход встречный из Нью-Йорка. Я выглянул за дверь вокзальчика, вижу, стоит такси, единственное на всю площадь.

Водитель распахнул дверцу, сажусь. И тут… Хотя, наверное, вы догадались. Уж такой я был весь из себя предусмотрительный, такой осторожный, а она тут как тут — здрасте, пожалуйста, сидит, голубушка, и, стало быть, домой мы едем вместе!

Она бросила на меня ошалелый, испуганный взгляд.

Я говорю:

— Ой! Привет! Миссис Уинрой! Вы что, приехамши из Нью-Йорка?