Последний дом на Никчемной улице - Катриона Уорд Страница 26

С этими словами он показывает Ди пробитые в крышке отверстия.

– Какая прелесть, – говорит она, проводя пальцем по одеялу, желтому с узором из голубых бабочек, на ощупь похожему на спинку утенка.

Он медленно, но уверенно закрывает крышку морозильника, поэтому ей приходится отдернуть руку. И в этот момент она замечает на его предплечье сходящие синяки и распухшую ладонь.

– Послушайте, у вас же травма! – восклицает Ди. – Что с вами произошло?

– Ударил дверцей машины, – отвечает он, – в смысле, когда закрывал. Припарковался на холме. Хорошо, хоть не сломал вроде бы.

Она кривит лицо, будто морщась от боли.

– Бьюсь об заклад, она у вас и сейчас болит. Однажды я сломала руку. Вы даже представить не можете, как мне тогда приходилось мучиться, чтобы открыть банку с консервами или сделать что-то еще. Вы правша? Если понадобится помощь, обязательно дайте мне знать.

– Угу, – говорит он.

Наступает тишина, которую девушка отнюдь не торопится нарушать.

– А чем вы зарабатываете на жизнь? – спрашивает наконец он.

– Когда-то хотела стать танцовщицей, – отвечает Ди, – а теперь не представляю собой ровным счетом ничего.

Странно, что она впервые позволила себе признать это вслух.

Он кивает и говорит:

– А я мечтал быть поваром. Что поделать, это жизнь.

– Да, жизнь, – отвечает она.

У двери она пожимает ему руку.

– Пока, Тед.

– Я разве говорил вам, как меня зовут? – спрашивает он. – Не помню такого.

– Имя написано у вас на рубашке.

– Когда-то я работал в автосалоне, – говорит он, – и, похоже, привык к этой рубашке.

Безработный или же занят ручным трудом.

– Так или иначе, но я вам очень благодарна, – произносит Ди, – вы повели себя как настоящий, дружелюбный сосед. Обещаю вас больше не беспокоить.

– Заходите в любое время.

Затем на его лице отражается тревога, и он быстро закрывает за собой дверь.

Щелк, щелк, щелк.

Ди медленно идет по выжженному солнцем двору. Он наверняка смотрит ей вслед. Она спиной чувствует тяжесть его взгляда. Ей требуется все самообладание, чтобы не сорваться на бег. Перед походом сюда девушка ничуть не сомневалась, что в дом он ее не пустит.

Ди дрожащими руками закрывает входную дверь, садится на пыльный пол и прислоняется спиной к створке. Пытается дышать и взять себя в руки, но тело словно принадлежит кому-то другому. У нее сжимаются и разжимаются кулаки. На голову накатывают жаркие приливы. Она судорожно хватает ртом воздух, из горла рвется резкий, режущий звук. Сердце отдается в ушах барабанным боем. «Паническая атака», – приходит в голову смутная мысль. А ну соберись. Но это примерно то же, что все глубже погружаться в песчаную дюну – так просто не выберешься.

Наконец дурнота отступает. Ди кашляет и делает глоток воздуха. Затем вдруг понимает, что в доме стоит едкий запах сухой травы, перечного дерева, акации и жуков-щитников. Внутрь забралась живая природа, которой здесь быть не должно. Девушка встает, слабая, как котенок, и идет на запах, дабы определить его источник. В окне пыльной гостиной не хватает стекла. Щербатые доски покрыты опавшими листьями. Здесь наверняка спит какой-то зверек. Не скунс, вероятно, но что-то похожее. Может, опоссум или енот.

– Да, – шепчет она, обращаясь к пустой комнате, – это тебе не номер в отеле.

Чтобы загородить раму с выбитым стеклом, она подтаскивает к ней небольшой книжный шкаф. Хозяин дома, у которого она его сняла, не произвел на нее впечатление человека, который станет заморачиваться какими-то проблемами. Да она и не против. Чем меньше он станет ей досаждать, тем лучше.

В качестве эксперимента девушка обводит глазами гостиную. От многолетнего сигаретного дыма стены закоптились и приобрели коричневатый оттенок, в углах скопились гроздья пыли. «И это мой дом», – думает она. Это ее слегка смешит. Ди уже не помнит, где в последний раз чувствовала себя дома. Пожалуй, лет в двенадцать-тринадцать, когда в соседней комнате еще спала Лулу, сложив губки бантиком, сунув в рот большой палец, едва слышно и проникновенно похрапывая.

Ее удивляет, что к дому подключен газ. Ди готовит стейк со стручковой фасолью и запекает картофель на белой кухне. Затем быстро все съедает, не получая никакого удовольствия. Ей не важна еда, но важно заботиться о себе. Она на собственной шкуре усвоила, насколько это необходимо. После выключения плита продолжает шипеть, а по кухне плывет слабый запах газа. Еще одна неисправность, которую придется устранить. Этим она займется завтра – если ночью не умрет. Подумав, решает всецело положиться на судьбу.

Когда опускаются сумерки, Ди, скрестив по-турецки ноги, сидит в гостиной на полу. В комнату вползает ночь, собирается лужами в углах и разливается по доскам, словно прилив. Девушка вглядывается во мрак, и тот тоже впивается в нее взглядом. В окнах Теда зажигаются небольшие кружки света. В одном из них мельтешат цвета – должно быть, телевизор. Чуть позже на первом этаже они гаснут, а второй на несколько минут озаряется двумя лунами. В десять они тоже гаснут. Значит, ложится рано – ни телевизора, ни книги на ночь, ничего. Девушка еще на несколько мгновений задерживает взгляд. В доме темно, но она никак не может избавиться от ощущения, что до покоя ему далеко. В его неподвижности есть что-то маниакальное. Ди все смотрит и смотрит, хотя ничего не происходит. От усталости ломит все тело; перед ней клубится мрак. Ей тоже не мешает поспать. Впереди ее ждет долгий путь.

Ванная выложена старой белой плиткой, от трещин похожей на географическую карту. Над головой жужжит неоновая лампа, забитая трупиками мух и мошки. Ди кладет в ванну одеяла и подушки. «При землетрясении – самое безопасное место», – говорил ей когда-то отец. Как бы то ни было, кровати у нее все равно нет. Рядом с собой на белую плитку она кладет молоток-гвоздодер. Затем закрывает глаза и несколько раз протягивает к нему руку, подстегивая мышечную память, представляя, как она, пробуждаясь от сна, видит нависающую над ней темную фигуру.

Рисует в воображении личико Лулу, на котором облачками на солнце сменяются разные выражения.

Ди читает «Грозовой перевал». Ей осталась всего пара страниц до конца. Закончив, она вновь открывает книгу на случайной странице и снова берется за чтение. Кроме этой, других книг она не признает. Ди любит читать, но поди узнай, что тебе подкинет та или эта, а она не может позволить, чтобы ее застали врасплох. Герои «Грозового перевала» по крайней мере понимают, что жизнь – жуткий выбор, который приходится делать каждый день. «Впусти меня, – умоляет Кэтрин, – впусти».

Когда она выключает свет, ее окружает плотный, непроглядный мрак. Вокруг, словно живое существо, дышит дом, скрипя досками, выпуская накопленное за день тепло. В окно заглядывают звезды. Дом на деле стоит совсем не в городе, а почти в лесу. Как же отсюда близко до того места, где все произошло. Каким-то непонятным образом воздух заключает в себе воспоминания о тех событиях. Ветер разносит их во все стороны, и они ложатся в землю среди старых деревьев и влажного мха.