Дайте усопшему уснуть - Дональд Уэстлейк Страница 26

Ник Ровито повернулся к коротышке.

— Все, хватит. Езжай домой. Скажи своим приятелям, что мы сами все сделаем. И держи пасть на замке.

Коротышка, казалось, не встал, а сполз с кресла. Он съежился, словно паук, которого ткнули карандашом, и проворно побежал к двери, моргая и облизывая губы, не глядя ни на Энгеля, ни на остальных.

Когда он вышел, Энгель сказал:

— Я не понимаю, чем ты недоволен. Ник. А этого парня я вообще впервые вижу.

— Не смей больше произносить мое имя! А я не стану называть твое. Я велел привезти тебя сюда, ты, грязный подонок, для того, чтобы сказать тебе «прощай». Так вот: прощай!

— Объясни мне, что я такого сделал? — попросил Энгель. — Я помогал тебе четыре года и не заслужил пощечины.

Ник Ровито отступил назад, бросив на него хмурый косой взгляд.

— Верно, до сих пор ты вел себя хорошо, — сказал он. — Или, может быть, за тобой есть еще какие грешки? Что скажешь?

— Я никогда не предавал тебя. Ник, — ответил Энгель. — Никогда.

Вторая пощечина оказалась тяжелее первой, потому что на сей раз удар был нанесен тыльной стороной ладони.

— Я тебе говорил: не смей произносить мое имя!

Энгель слизнул кровь, выступившую в уголке рта.

— Я всегда поступал честно, — ответил он.

— Скажи мне вот что. Ты нашел костюм? Ты нашел его и взял себе? Верно?

— Один из нас сошел с ума, — произнес Энгель и получил удар кулаком. Он слегка повернул голову, и удар пришелся в скулу, а не в нос.

— Ник, не надо уродовать его! — заволновался Лис. — Нам еще его везти!

Ник опять отступил, массируя кисть.

— Ты прав. Мне не следовало выходить из себя.

— Объясни, что такого я сделал, — попросил Энгель. — Мне кажется, я заслужил такую малость.

— Чего ты тянешь резину, подонок? Тебе не убедить меня, так что и не старайся.

— Я прошу одного: объясни мне по-человечески, что я такого сделал?

Ник Ровито покачал головой.

— А ты упорный мерзавец, — сказал он. — Вот за это я тебя и любил: ты всегда борешься до последнего. Хочешь, чтобы я объяснил? Даже увидев здесь того парня — как его там? Роуз? Так вот, даже увидев этого парня Роуза, ты не теряешь надежды на то, что я имел в виду что-то другое, что-то такое, от чего ты сумеешь отмазаться? Ну ладно, подонок, я скажу тебе словами. Я объясню тебе.

Энгель ждал, слушая внимательно, как никогда в жизни.

— Ты воспользовался моим именем, — продолжал Ровито. — Ты использовал свои связи со мной. Ты заявлялся к предпринимателям, честным дельцам вроде этого Роуза, и ставил их на уши. «Я — Эл Энгель, — говорил ты. — Я работаю с Ником Ровито, вы его знаете. Либо вы заплатите мне, либо я устрою так, что у вас начнутся неприятности. Профсоюзные склоки. Рэкет. Трения с полицией. И все такое прочее». Так ты говорил им, ты, грязный подонок! Ты занялся вымогательством под прикрытием организации.

— Не было этого, — Энгель покачал головой. Он знал, насколько серьезно наказывалась попытка воспользоваться мощью организации в личных целях. Более тяжкого проступка и представить было нельзя — ну, разве что, покушение на самого Ника Ровито. Организации не выжить, если каждый ее член пожелает стать боссом или начнет ее именем устраивать личные дела. Того, в чем его обвинили, было достаточно, чтобы потихоньку расшибить ему башку, и у Энгеля затряслись руки.

— Я велел привезти тебя вовсе не для того, чтобы выслушивать ложь, — сказал Ник Ровито.

— Мне и в голову не приходило такое, — ответил Энгель. — И в голову не приходило. И я никогда не встречался с этим парнем, Роузом.

Ник Ровито покачал головой.

— Так с чего бы ему утверждать обратное? Почему он указал на тебя? Если ты с ним не встречался, если он не знаком с тобой, то зачем он это сделал?

— Не знаю. Я всегда был верен тебе, на все сто процентов. Придет время, и ты узнаешь об этом.

Лис расхохотался, а Гиттель сделал жест, будто играл на скрипке.

— Я честен до конца, — сказал Энгель. — За мной следит Каллагэн, ему хочется знать, что со мной стало, и он поднимет шум.

Ник Ровито ухмыльнулся и покачал головой.

— Убийцы никого не интересуют. Полиция не станет искать того, кто принял убийцу. А на тебе с вечера висит мокрое дело.

— На мне?

— Вечером ты застрелил одного подонка. В Джерси, в тот момент, когда он выходил из кегельбана. Ты застрелил его и, убегая, выбросил пистолет. Он уже в полиции, и на нем будут обнаружены твои отпечатки пальцев.

Энгелю начинало казаться, что все это происходит во сне.

— Мои отпечатки?

— Возможно, ты сочтешь меня барахольщиком, — продолжал Ник Ровито, — но я никогда ничего не выбрасываю. Помнишь пистолет, из которого ты пальнул в Коннели?

— Так он у тебя?

— Прекрасный набор отпечатков, сохраненных свеженькими в холодильнике. С утра Каллагэн начнет разыскивать тебя по подозрению в убийстве. Завтра к вечеру он найдет твой труп. Ни свидетелей, ни допросов, ни доказательств. И не нужно тратить ни времени, ни денег на судебное разбирательство. Он умоет руки и займется чем-нибудь другим.

И он был прав. Энгель тряхнул головой, стараясь отогнать эту мысль, пытаясь не думать о том, что произошло в последние полчаса и чему еще было суждено случиться, но у него ничего не вышло.

Ник Ровито одарил его издевательской ухмылкой.

— Прощай, подонок, — сказал он. — Прощай, ублюдок, дешевка хренова.

— Ник…

— Убрать его!

Геттель и Лис подошли к нему и схватили за руки чуть выше локтей, крепко сжав пальцы — тем самым приемом, которым и он пользовался несчетное число раз. Они вытащили его из черной комнаты и проволокли по кабинету, где по-прежнему сидел, моргая, придурок Клэббер, провели его через зал, вытолкали за дверь и перевели через улицу к машине.

С колес уже исчезли колпаки, антенну тоже сняли. И стекла задних фонарей. Бардачок был взломан, обивка заднего сиденья исполосована ножом.

Геттель оглядел пустынную улицу.

— Детишки порезвились, — сказал он. — Никакого уважения! — И обернулся к Энгелю: — Давай-ка за руль.

— Ты что, спятил? — возразил Лис.

— Энгель не станет шалить. Ведь не станешь, Энгель?

Именно этим он и собирался заняться. Но сказал:

— Нет уж, увольте. Я слишком хорошо вас знаю, парни.

— Ну и умница, — отозвался Гиттель. — Он попробует сыграть на нашей симпатии, на нашей дружбе. Он попытается подкупить нас, но устраивать всяких подлянок не станет, верно, Энгель?