Книга Асты - Рут Ренделл Страница 26

Мое появление смутило их. Хансине даже покраснела больше обычного.

— Где Эмили? — спросила я по-английски.

— Там, м-мэм, — запинаясь, ответила Хансине и указала пальцем на буфетную. Видимо, они сплавили бедняжку Эмили туда, и она сидела у мойки с чашкой чая и баночкой джема. Я усадила Марию ей на колени и медленно проплыла через кухню. Они проводили меня взглядом, будто коты, но сидели тихо, как мышки.

Июнь, 2, 1913

Сегодня утром пришло письмо от моего кузена Эйнара, офицера датской армии. Он сообщил, что умерла тетя Фредерике. Мог бы и телеграмму прислать, хотя вряд ли я поехала бы в такую даль на похороны. Прошло девять лет с нашей последней встречи, и образ тети потускнел в моей памяти. Если сказать о ее смерти Расмусу, он, пожалуй, настоит, чтобы я носила траур, а мне совсем не хочется надевать черное летом, так что не буду говорить.

Эйнар пишет, что тетя завещала мне собрание сочинений Чарльза Диккенса на датском языке. Не стану отказываться. Я хорошо читаю по-английски — еще бы, после восьми лет жизни в Англии. Уверена, что читаю лучше многих англичан, Эмили например. Но читать на родном языке гораздо приятнее. У нас в доме мало книг, я раньше не замечала. Никто, кроме меня, не читает.

Траур — это полное притворство, если ты не любил человека. А тетю я не любила, хотя она уверяла всех, что любит меня как дочь, которой у нее никогда не было. Вряд ли любовь способна выжить там, где один родственник постоянно поучает или запугивает другого, изводит нотациями. Я не помню дня, чтобы тетя не придиралась ко мне, не осуждала мою внешность, манеры, речь, одежду и вкус, не говоря уж о морали. Я не знала, что такое мораль. Я была хорошей, мне не с чего становиться плохой, и еще я боялась.

Я расстроюсь, если буду продолжать писать в том же духе. Тетя обычно монотонно объясняла, что нельзя думать только о себе. «Нельзя замыкаться на себе, Аста», — всегда говорила она.

Я буду рада получить ее книги. Это все, что мне хотелось бы из ее вещей.

Я напишу о Хансине. Она встречается с Кроппером. Каждый свободный вечер они видятся, и наверняка он приходит сюда чаще, чем я думаю. Даже Расмус, который никогда не замечает, чем заняты люди и есть ли они вообще, видел его в доме. Это смешная история, я должна ее записать. Сначала я не собиралась об этом писать, думала, что неправильно веселиться в день, когда узнала о смерти тети Фредерике. Но это тоже смешно, потому что печалиться надо было две недели назад, когда тетя умерла, а не сегодня. Я собираюсь смеяться до упаду.

Расмус ничего не говорил, пока не столкнулся с Кроппером у нашего дома раза три. Тогда он сделал постное лицо, из-за чего стал похож на лютеранского пастора из церкви в Хэкни.

— Кто же твой дружок Аста? — спросил он.

— Какой дружок?

— Высокий джентльмен, которого я видел вчера у нас в саду.

Тогда я догадалась, о ком он, но притворилась, словно не понимаю, даже напустила на себя виноватый вид. А потом ответила, словно меня вдруг осенило:

— Я знаю, о ком ты! Это не джентльмен, а поклонник Хансине.

Он густо покраснел.

Во-первых, он не хочет, чтобы я подумала, будто такой умный, важный и занятой человек может ревновать. А во-вторых, он понимает, что должен был отличить работягу от джентльмена, на это способен любой англичанин. Правда, если не смотреть на одежду, Кроппер совсем не похож на рабочего.

Расмус, наверное, решил, что я пошла по стопам миссис Ропер. Только он никогда о ней не слышал, и пусть так останется.

Июль, 6, 1913

Снова мой день рождения. Сегодня мне тридцать три. Скоро середина жизни, если она наступает в тридцать пять, как говорил мой отец.

Расмус, как обычно, забыл. Моя соседка, миссис Эванс, говорила, что не дает мужу ни единой возможности забыть какую-нибудь знаменательную дату, к примеру день рождения или годовщину свадьбы. Она начинает напоминать о ней недели за две до срока: «Ты, конечно же, помнишь, дорогой, что в пятницу?» или «Ты не забыл, что отмечаем в среду?» Но я не собираюсь так унижаться. Если он не удосужится вспомнить, напоминать не стану. Подарки, если их дарят только потому, что должны, — ничто, пыль и пепел.

Надеюсь, что Хансине напомнила хотя бы детям. Расмусу она точно не осмелится.

Тем не менее подарки я получила от всех детей. От Моэнса — крошечные ножницы в футляре из свиной кожи, от Кнуда — два носовых платка с инициалом «А», уложенные в серебряную коробочку, и наперсток от Марии, что очень кстати. Старый я проткнула шилом. О подарке от Свонни я пишу отдельно, потому что он был единственным самодельным подарком, и хочется думать, сделанным с любовью. Это перочистка, которую Свонни сшила из кусочка прелестного фиолетового фетра. По краю — чудесная узкая мережка, а в центре вышита красная роза — она знает, что это мои любимые цветы, — и «Mor» розовой тамбурной строчкой. Я не буду ею чистить перья, а сохраню навечно.

Расмус появился только к вечеру, перед ужином. В руках он держал какой-то прибор. Я видела такой только на картинке.

— Вот, посмотри, — сказал он, — телефон. Тебе нравится?

— Это подарок на день рождения? — спросила я.

Он призадумался:

— Конечно.

— И кто же им будет пользоваться?

— Естественно, он мне потребуется для бизнеса, — сказал он. — Но и тебе тоже можно.

На прошлой неделе я видела кинофильм, где разговаривали по телефону, и мне до смерти захотелось так поговорить.

— Ну что же, миллион благодарностей.

Он дулся целый час. Мне всегда жаль детей, если они подходят к отцу, когда он в таком настроении. Кроме Марии, конечно. Ей все позволено. Она самый капризный и непослушный мой ребенок, никогда не посидит спокойно, вечно носится сломя голову и фокусничает. Сегодня днем она совершила ужасную вещь — подбежала к Хансине и заявила: «Mor упала на пол, закрыла глаза и не может говорить».

Хансине бросилась наверх, страшно напуганная, и нашла меня в спальне, где я преспокойно сидела за столом и писала дневник. Вернее, она не видела, что я пишу, — я быстро сунула дневник в ящик стола и стала спокойно смотреть в окно. По-моему, Мария сделала это, чтобы привлечь к себе внимание. Я замечала, что маленькие дети не любят, когда взрослые пишут или читают. Дети чувствуют себя брошенными, потому что не могут ни участвовать в этом, ни этого постичь.

Однако нельзя позволять ей безнаказанно лгать. Я крепко шлепнула ее и пожаловалась Расмусу, что натворила его любимица. Но он лишь ответил, что она очень умна, если сообразила сделать такое в два года и пять месяцев. Интересно, почему он любит ее больше всех? Внешне она в точности похожа на меня в ее возрасте, будет похожа и когда вырастет. У нее такие же синие глаза, высокие скулы, тонкие губы и волосы цвета мокрого песка.

Итак, прошел еще один день рождения!