Аполлоша - Григорий Симанович Страница 25

При всей эрудированности бывшего филолога и вполне приземленных взглядах на жизнь Любовь Андреевна знала за собою в последнее время некоторую склонность к суевериям, тягу к эзотерическим гипотезам и интерес ко всякого рода старинным культам, о которых в молодости начиталась до галлюцинаций. И вот теперь эта ее склонность, этот интерес пробудились по вполне конкретному и зримому поводу.

Страшась собственной версии, временами отгоняя ее, она все же попала в плен воспаленной своей фантазии и решила для себя твердо: невероятное «везение» Игната и Гоши определенно и прочно связаны с этой бронзовой, скорее всего древней, статуэткой. И если бы Костик знал о ее существовании, он бы с ней согласился. Ведь он почти угадал…

Насидевшись в Интернете до изнеможения, Любаша нарыла кучу сведений о верованиях и культах, имеющих отношение к Гелиосу, изрядно прошлась по сайтам о греческой мифологии, но в какой-то момент с отчаянием поняла, что все без толку.

А чего, собственно, ей надо? Удостовериться в том, что ее догадка не столь уж безумна? Дальше-то что? Все равно грезы о богатстве и домике в Греции развеялись, как сладкий дымок костерка. Или…

«Ты сошла с ума, Любка! Ты никогда этого не сделаешь. Ты слово дала. Порядочные люди тебе доверились, помогли, а ты…»

Но снова и снова ловила себя на коварном, греховном, подлом намерении: сказать им, что догадалась, пригрозить: «растреплю!», попросить принять ее назад, в игру, на любых условиях, еще хотя бы на год. И тогда – хватит на все…

Вот что временами, как приступ, вытесняло из ее сознания и мистику, и любопытство, вот что заводило и жгло.

Но чтобы пойти на это, нужны основания и собственная полная уверенность. Иначе просто на смех поднимут, прогонят к чертям, Игнат изматерит и больше на порог не пустит, и правильно сделает. Унизишь себя, уйдешь оплеванной дурой!

Было три часа ночи. Глаза болели от напряжения, башка раскалывалась, совесть терзала, мечта жизни всплывала в сознании, терзания эти заглушая и прогоняя.

Она так и уснула перед компьютером, уронив голову на руки.

Утром пришло воспоминание, а с ним – план.

У Любаши было несколько приятельниц и одна подруга-ровесница Лека. Познакомились сразу, как в Москву приехала. Лека (полным именем Леокадия родители, как им казалось, украсили ее жизнь) была так называемым независимым риелтером. Она-то и помогла с квартирой. Не стала подругой задушевной, но достаточно близкой, чтобы потрепаться всласть, посоветоваться и доверить кое-какие интимные бабские секреты.

Про биржу – нет, разумеется: слово держала. А про многое прочее – выкладывала. Во всяком случае, о существовании двух немолодых гусаров, с которыми у Любаши попеременные, а теперь и одновременные амуры, Лека знала. И это плохо, потому что Любашин план вовсе не предполагал никаких откровений даже с Лекой. В то же время от подруги нужна была помощь.

Любаша вспомнила, что года еще четыре назад Лека напела ей про какую-то тетку – экстрасенса. Та якобы на раз входила в контакт с потусторонним миром, гипнотизировала не хуже Лонго, лечила все, от мозолей до проказы, и могла по фотографии многое сказать о человеке или предмете. Жила где-то в Подмосковье. Лека ездила к ней, звала с собой, но Любовь Андреевна отказалась – при всей тяге к таинственному она этих «колдуний» побаивалась.

Лека побывала, поведала, выкатывая «шары на лоб», про бешеное биополе тетки, про то, как она с ходу перечислила Лекины хвори, противную воду из-под крана превратила пассами в чистую ключевую, а по фото мужа предсказала его измену и развод, что и случилось аккурат через полтора года. Помнится, Лека еще настаивала, что экстрасенсша вовсе не тетка дремучая, а весьма интеллигентная то ли армянка, то ли азербайджанка с медицинским и психологическим образованием.

«Вот кто нужен! Показать фото! Пусть просканирует. Пусть скажет, что чувствует, какие флюиды от этого объекта исходят. Если мощное поле, магическая сила – догадка моя подтвердится, и тогда… можно рискнуть, намекнуть им: жизнь-то, в конце концов, одна. Если нет – наплевать и забыть, довольствоваться тем, что есть: и так неплохо, по совести говоря. Жива ли? Практикует ли?»

Лека сохранила телефон. Там дали новый, московский. Переехала на Ордынку – круче некуда. То ли брак удачный, то ли бабки лопатой гребла.

Любаша соврала подруге про фото «одного маленького домика под Звенигородом». Мол, приглядела, облизываюсь, хочу выяснить, что за аура у него, не сулит ли несчастий и проблем.

Леокадия созвонилась, напомнила о себе, презентовала подругу. Расценки неприятно удивили, но Любовь Андреевна согласилась. Позвонила сама. Кудесницу звали Анна Вагановна, Любаша почти не соврала про фото особняка. Было кое-что подобное в ее домашнем фотоархиве: домик в Опалихе, куда года три назад приезжала с ночевкой к приятельнице, тоже в прошлом постижеру, а ныне домохозяйке при состоятельном муже.

У Анны Вагановны нашлось «окошко» на завтра в двадцать ноль-ноль.

Элитный дом, холл декорирован экзотическими растениями в кадках, консьерж, бугай в униформе, сверил паспорт со списком, предупредил хозяйку по громкой связи.

Квартира душила роскошью. Хрустальные люстры бог весть какого века работы, ковры, антикварные изделия за стеклами не менее антикварных шкафов.

Анна Вагановна оказалась полной армянской женщиной с приятными чертами лица, черными, как и положено, глазами и профессиональной улыбкой муштрованной продавщицы. Говорила мягко, почти без акцента, речь выдавала образованность без налета провинциализма.

Уселись за столиком в небольшой уютной комнатке. Предложенное Любаше ореховое кресло, окантованное по спинке тонкой резьбой, было драпировано чем-то вроде парчи и прикрыто накидкой для сохранности.

Любаша достала из сумочки фото-прикрытие, сделанное в Опалихе. Анна Вагановна взяла его за уголки короткими пухленькими пальцами, вгляделась, и… внезапно лицо ее заметно изменилось, глаза из спокойно-вдумчивых сделались настороженными и удивленными.

– Странно… – пробормотала она про себя, как бы забыв на минуту о посетительнице. Провела безымянным пальцем по поверхности карточки. – Странно… Домик подмосковный, светлый, аура теплая, спокойная, аномалий не вижу, но… что-то тревожит, какая-то тень… Простите, Любовь Андреевна, где хранилась эта фотография и как долго?

– В альбоме домашнем, с месяц-полтора, – соврала Любаша, придерживаясь сценария.

– У дома есть жилец, он же владелец или владелица. Не знаете ли, каков род его или ее занятий?

Любаша не успела ответить: из недр квартиры донесся хлопок двери.

– Бога ради, простите, это муж, сердится, когда не встречаю. Одна секунда, – Анна Вагановна вышла и действительно вернулась тотчас. – Итак…

– Супруг врач, доктор наук, практикующий офтальмолог, а жена дома щи варит, – улыбнувшись, поделилась Любаша сведениями трехлетней давности. – Продают.

– У вас нет случайно их фотографий?