Еще жива - Алекс Адамс Страница 25

— Вы уверены?

Это робот, не способный мыслить за пределами своего списка вопросов и зазубренных реплик. В этом он совершенно похож на доктора Скотта.

— Абсолютно.

— Вам известно, где находится Хорхе Вальдез?

Чувствую, как мои брови полезли вверх.

— А он разве не на рабочем месте?

— Когда в последний раз вы его видели?

Не вчера, поскольку это был мой выходной. И не позавчера по той же причине. А два дня назад был выходной у Хорхе. Последний раз я видела его, когда он удалялся в вечерних сумерках с наклейкой про Иисуса на заднем бампере своего пикапа.

— В пятницу.

Никакого «в тот день, когда вы обнаружили мышей» или «это интересно». Только очередная пометка в блокноте.

Я сижу, жду. Если он прикоснется ко мне, я выбегу с криком, потому что это руки не доктора. На его правом большом пальце толстая мозолистая кожа, как будто он погрузил его в растопленный желтый воск и дал растечься ровным слоем. Ручка выглядит чужеродной в этой руке, привыкшей орудовать чем-то менее утонченным. Огнестрельным оружием.

Не трогай меня.

Не трогай…

— Можете идти, — говорит он, хотя некое тихое безумие в глубине его глаз свидетельствует о том, что больше всего на свете он хочет заставить меня дать другие ответы. Он протягивает мне свою левую руку. Мы пристально смотрим друг на друга, пока я не отвожу взгляд. Я знаю, что он не врач. А он знает, что я это знаю.

Ваза превратила меня в параноика. Я вижу монстров там, где всего лишь обычные люди.

Он продолжает держать руку вытянутой, но я отталкиваюсь от обтянутой кожзаменителем кушетки без посторонней помощи. Мои ноги опускаются на пол с таким стуком, будто обуты в бетонные ботинки.

Бен умер. Я понимаю это, увидев людей, стоящих у двери в мою квартиру. У них неброская внешность слегка потрепанных полицейских, которые год за годом проводят много часов на ногах. Я вижу по их губам, что они называют свои имена, но в ушах у меня гудит пчелиный рой, и я не могу сосредоточиться при таком шуме.

— Как?

Их губы двигаются, но мне не удается определить смысл произнесенных слов.

— Минуту.

Я трясу головой, наклоняюсь, упираюсь ладонями в колени. И считаю до десяти. Когда я распрямляюсь, гул утихает настолько, что я могу слышать собственный голос:

— Как это случилось?

— Мы работаем над этим, — говорит тот, что повыше.

— Вы знали его? — спрашивает второй — коренастый коротышка, такой же с виду, как и его напарник, только как будто приплюснутый деревянным молотком.

— Мы были друзьями.

Выражение их лиц остается нейтральным.

— С ним что-то было не так, как обычно, что-нибудь странное?

— Он болел. Больше ничего.

— Чем болел?

Не имеет значения, кто из них говорит, слова исходят из одного и того же рта.

Я объясняю им.

— Были у него какие-нибудь странные привычки?

— Он был помешан на компьютерах, — отвечаю я. — Совершенный маньяк.

— Была ли у него склонность есть что-нибудь… необычное? Что-либо, что не является пищей.

Перед глазами появляется Бен, подхватывающий улетевшую креветку. Безумец? Определенно. Но креветка — вполне обычная еда.

— Нет, насколько мне известно.

— Может, какие-то компьютерные детали, бумагу, наполнитель для кошачьего туалета — такого рода вещи.

У меня есть талант изображать глубокую задумчивость на лице.

— Нет.

Какое-то время мы смотрим друга на друга, пока они не начинают производить шум, характерный для уходящих людей, а я — присущий людям, которые этому рады.

Слез нет. И это удивительно, поскольку я знаю, что плачу. Мое тело вовлечено в ряд движений: губы дрожат, щеки подергиваются, плечи сотрясаются. Тем не менее мои глаза сухи, как Сахара.

Все ненормально, даже я сама.

Звоню Джеймсу, так как у меня возникла внезапная потребность узнать, все ли с ним в порядке.

— Со мной все в порядке, — говорит он, — кроме рвоты. По-моему, у меня то же самое, что и у Рауля.

Мое сердце, как Икар, взмывает к солнцу и падает на землю в следующую секунду.

— Джеймс, сделай одолжение, сходи к врачу. Оба сходите.

— Да ерунда. Наверное, мы просто съели что-то несвежее. А ты как?

— Со мной все в порядке, — повторяю я его слова, как попугай.

Мы оба лжецы.

Прощаемся. Со всех сторон подступает смерть, но только я чувствую наваливающуюся мне на плечи, придавливающую к земле тяжесть, поскольку знаю, что Бен мертв.

Рассеянно вхожу в гостиную, чтобы собраться с мыслями и взять сумочку. Ваза здесь. Естественно. Она всегда здесь. Всегда присутствующая и все знающая.

Бедняга Бен. Бедный, несчастный, не принятый обществом Бен. И Стиффи бедный. Кот, который не вернулся.

Мой ум, словно жернов, перетирает песок до более приемлемого состояния. И из этого я уже могу извлечь нечто осмысленное. Сначала для Бена кот был настолько важен, что он не боялся насмешек незнакомцев, отпущенных в его адрес. Потом он только пожимал плечами по поводу его исчезновения и поедал жареный рис.

Кот. Все началось с кота, сидящего в моей гостиной и пялящегося на вазу, будто она для него имеет какое-то значение. То есть это значит, что все началось совсем не с кота.