Таинственная река - Деннис Лихэйн Страница 25

Он хлопнул по кнопке будильника, но не стал сразу же вылезать из постели. Он не хотел поднимать голову просто потому, что не знал, будет ли она болеть с похмелья. Если будет, то его первый после недельного перерыва день на работе покажется ему вдвое длиннее. И этот первый день, и вся дрянь, которую ему придется есть, и все скабрезные шутки в свой адрес, которые ему придется выслушать от коллег, казалось, уже сейчас вызывали в нем тошноту и отвращение.

Он лежал и вслушивался в звуки улицы; в верещание наркоманов-кокаинистов, живших в соседнем доме и не выключавших свои телевизоры ни на минуту, вне зависимости от того, что было на экране, клипы Дэвида Леттермэна или «Улица Сезам»; стрекотание потолочного вентилятора в спальне; шуршание противопожарных датчиков; гудение холодильника. Все вокруг гудело и пикало. Компьютеры на службе, сотовые телефоны и пейджеры; гудение и пиканье доносились отовсюду: из кухни, из гостиной, с улицы, с железнодорожного вокзала, из многоквартирных домов на Фенуэй-Хейтс и Ист-Бакингем, что в районе «Квартир».

В те дни все гудело и пикало. Все происходило быстро и безостановочно; все было создано для того, чтобы двигаться. Все в этом мире было в непрерывном движении, а двигаясь, развивалось и росло.

А когда же все это, черт возьми, началось?

И почему это так его заинтересовало? Когда же все-таки началась эта круговерть, которая заставила его все время смотреть в чью-то спину?

Он закрыл глаза.

Когда Лорен ушла.

Вот тогда все это и началось.

Брендан Харрис смотрел на телефон в надежде, что тот вот-вот зазвонит. Перевел взгляд на часы. Два часа прошло с назначенного времени. Особо удивляться тут было нечему, поскольку пунктуальность никогда не была для Кейти делом первостепенной важности, но сегодня-то день особый. Брендан ведь хотел ехать. Где же она, если ее нет на работе? По их плану она должна была позвонить Брендану с работы перед тем, как идти на Первое причастие своей сестры по отцу, а по завершении церемонии встретиться с ним. Но она не появилась на работе. И она не позвонила.

Позвонить ей он не мог. Это было самым неприятным моментом в их отношениях, тем более — после той первой ночи, положившей начало их любовной связи. Кейти обычно находилась в одном из трех мест — у Бобби О'Доннелла, так было в начальной стадии их отношений с Бренданом; в квартире на Бакингем-авеню, где она жила с отцом, мачехой и двумя сестрами по отцу; либо в донельзя захламленной квартире этажом выше, где жили два ее полубезумных дяди, Ник и Вэл, которых считали явными и абсолютно неуправляемыми психопатами. К тому же что-то непонятное творилось с ее отцом, который ненавидел Брендана, ненавидел беспричинно, а почему, ни Брендан, ни Кейти не могли понять. Однако и сейчас Кейти было ясно, что ненависть отца к Брендану все еще существует — много лет назад отец изрек в свойственной ему безапелляционной манере: держись подальше от семейки Харрисов; запомни, если осмелишься привести кого-нибудь из них в дом, между нами все кончено — ты не моя дочь.

По словам Кейти, ее отец был в общем-то неплохим человеком, но однажды ночью она кое-что рассказала Брендану, а когда рассказывала слезы из ее глаз капали ему на грудь:

— Когда речь заходит о тебе, он звереет. В полном смысле слова звереет. Однажды вечером он сильно выпил, понимаешь? Я хочу сказать, здорово надрался и начал рассказывать мне о матери, о том, как сильно она меня любила, и разные другие вещи о маме, а потом вдруг сказал: «Будь они прокляты, эти Харрисы. Кейти, они мерзавцы и подонки…»

Мерзавцы и подонки. Эти слова, проникая в сознание Брендана, вызывали такое чувство тяжести и апатии, как будто на грудь свалился необыкновенно тяжелый и холодный камень.

— «…держись от них подальше. Больше ничего я от тебя не требую. Пожалуйста, помни об этом, Кейти».

— А из-за чего? — спросил Брендан. — Ты теперь меня бросишь?

Она, чуть ослабив его объятия, повернула к нему лицо и печально посмотрела в его глаза.

— Как будто ты не знаешь?

По правде сказать, Брендан действительно не знал, в чем дело. Кейти была для него Всем. Богиней.

А Брендан… Брендан был всего-навсего Бренданом.

— Нет, я не знаю.

— Ты добрый.

— Я?

Она кивнула.

— Когда я вижу тебя с Реем или с твоей матерью, или даже просто среди других людей на улице, сразу становится понятно, что ты добрый, Брендан.

— Мало ли добрых людей.

Она покачала головой.

— Много людей хороших. Но хороший и добрый — это не одно и то же.

А Брендан, думая об этом, не мог не признать, что за всю свою жизнь не встретил никого, кто бы относился к нему с неприязнью — причем он не имел в виду обычное, передаваемое словами «Этот Харрис нормальный парень» выражение людского к нему расположения. У него никогда не было врагов, после начальной школы он никогда ни с кем не дрался, он не мог припомнить случая, когда слышал от кого-нибудь грубое слово в свой адрес. Может, это и было как раз потому, что он был добрым. А может быть, причина была в том, что он не принадлежал к тому типу людей, которые доводят окружающих до сумасшествия.

Да… но исключением из правила был отец Кейти. В этом была какая-то тайна. И ни с чем нельзя было спутать чувство, с которым он относился к Брендану: этим чувством была ненависть.

Всего полчаса назад Брендан почувствовал это в магазине мистера Маркуса — неизбывную, кипящую внутри ненависть, которую словно вирусную инфекцию источал этот человек. А Брендан, чувствуя на себе этот спокойный ненавидящий взгляд, сникал в бессилии, терял присутствие духа. И даже начинал заикаться. Он, пока они шли домой, не осмелился поднять глаза на Рея, потому что тот не мог не почувствовать на себе эту ненависть — немытый, с волосами полными гнид, с желтым налетом на зубах. И тот факт, что эта ненависть не имела ни смысла, ни причины — Брендан никогда ничего не сделал мистеру Маркусу, да он, черт возьми, и знаком-то с ним был только шапочно, — не мог ни смягчить, ни хоть как-то повлиять на ситуацию. Брендан смотрел на Джимми Маркуса и видел человека, взгляд которого, будучи обращенным на него, ясно говорил, что, если бы Брендан вдруг вспыхнул и запылал огнем, он даже не помочился бы на него.

Брендан не мог позвонить Кейти ни по одному из двух известных номеров из опасения, что там могут быть телефоны с АОНами, и их владельцы сразу же заинтересовались бы, что за причина вынудила ненавидимого ими Брендана Харриса звонить Кейти. Он уже миллион раз был готов позвонить ей, но одна лишь мысль о том, что мистер Маркус, или Бобби О'Доннелл, или кто-либо из ненормальных братьев Сэваджей ответит ему на другом конце провода, мгновенно делала его руку влажной и заставляла поспешно класть трубку на место.

Брендан не знал даже, кого бояться больше. Мистер Маркус был в сущности обычным человеком, владельцем магазина, в который Брендан ходил почти полжизни, но в этом человеке было что-то особое — что-то большее, чем явная ненависть по отношению к Брендану, — то, что выводит людей из равновесия, способность к чему-то, а к чему именно, Брендан не знал; в нем было что-то, что заставляло людей, находящихся рядом с ним, понижать голос и избегать встречаться с ним глазами. Бобби О'Доннелл был одним из тех парней, о которых никому не известно, чем он зарабатывает на жизнь, но при встрече с которыми лучше перейти на другую сторону улицы, чтобы лишний раз не сталкиваться. Что же до братьев Сэваджей, то они для большинства людей являлись как бы отдаленной планетарной системой, образованной погрязшими в невежестве и первобытной грубости выродками, каких едва ли прежде знавали в «Квартирах». Братья Сэваджи, казалось, видели все, что происходило даже под землей, заводились буквально с полоборота, а для составления списка всего, что может завести их, потребовался бы ноутбук с объемом памяти Ветхого Завета. Отец Сэваджей, болезненный олух, жил отдельно от них, но вместе с их тощей мамашей, у которой хоть и было лицо святоши, но все же она регулярно, с перерывом в одиннадцать месяцев, выталкивала на свет одного за другим своих ребятишек; все они как будто сошли под занавес со сборочного конвейера взрывчатых веществ. Братья росли жирными, грязными, буйными, росли в спальне размером с японский радиоприемник, росли по соседству с подвесной железной дорогой, которая раньше пересекала «Квартиры», закрывая солнце, и которую снесли, когда Брендан был еще совсем ребенком. Полы в квартире сильно покосились; поезда с грохотом проносились мимо окна спальни братьев в течение двадцати одного часа из двадцати четырех, составляющих сутки, каждый божий день, сотрясая состряпанный из дерьма трехэтажник так сильно, что братья падали с кровати и почти всегда по утрам просыпались, лежа друг на друге, встречая утро, как озлобленные водяные крысы, и тут же начинали тузить друг друга кулаками, выбираясь из кучи-малой и писая при этом один на другого. И так начинался каждый их день.