Клуб - Такис Вюргер Страница 25

На мужчине слева от меня я увидел блестящие запонки, они были ужасны.

– Красивые запонки, – произнес я.

Он представился Джилли. По его словам, запонки изначально были бриллиантовыми женскими сережками, которые для него переделал один индийский ювелир в Лондоне. Мы поговорили немного о наших портных. Когда Джилли положил руку мне на колено, я подумал, не ударить ли мне его по зубам своей тарелкой с хлебом, но решил пока подождать с этим.

Мы ели теплый суп из шпината, голубиный паштет, баранину с овощами и фасолью и десерт Eton Mess – смесь из клубники, безе и сливок. Но я был настолько пьян, что уже не воспринимал десерт. В другом конце зала я увидел профессора математики.

Когда официанты подавали портвейн, с места поднялся какой-то мужчина с седыми волосами и произнес речь, в которой было много метафор, понятых, вероятно, только британцам. Я пытался смеяться там, где, предположительно, нужно было смеяться. В конце речи седовласый мужчина сказал, что теперь можно будет либо подняться наверх и выпить еще бардолино, либо выйти в сад колледжа и насладиться удовольствиями Урана. Все засмеялись, я хлопнул себя по колену и подумал, делают ли так же другие люди или это просто говорят так, что от смеха хлопают по ногам.

Через некоторое время я увидел, что профессор математики вышел через дверь, ведущую в сад.

Я подумал о цитате Клаузевица, которую однажды выучил наизусть для своих экзаменов в Пекине. Солдата призывают, одевают, вооружают, обучают, он спит, ест, пьет и марширует только для того, чтобы сражаться в свое время и в надлежащем месте. Эта фраза поразила меня так сильно, что я скачал произведение Клаузевица из Интернета полностью и выучил отдельные отрывки. Единственное, что смущало меня, была его смерть. Это было как-то не героически – заразиться, съев испорченный, зараженный холерой кусок пражской ветчины, а через неделю, полностью обезвоженным, выпасть из уборной во Вроцлаве. Если не принимать во внимание этот факт, я чувствовал, что у меня, Питера Вонга, и Карла фон Клаузевица много общего. Я направился в сад.

Там, прислонившись к дубу, стоял профессор. Какой-то парень сосал его член.

– Профессор, я хотел бы, чтобы мою кандидатуру порекомендовали в клуб Питта, – сказал я.

Профессор окинул меня взглядом от туфель до макушки и улыбнулся. А студент дал мне маленький желтый флакон.

– Сделай глубокий вдох, – сказал профессор.

Я вдохнул и понял, что все в порядке, подумал об этом бесконечное количество раз и посчитал себя очень умным. До этого дня я не был геем, и в будущем я сожгу любого, кто будет утверждать такое обо мне. Мне это не нравилось, но я знал, что поступаю правильно. Война никогда не является изолированным актом.

Шарлотта

Я надела одни из моих балетных чулок. Я танцевала пару лет назад и прекрасно помню преподавательницу из Испании, которая приезжала к нам домой один раз в неделю по приглашению моего отца, чтобы научить танцам меня и трех моих подруг. В то время я хотела пойти в обычную танцевальную школу и танцевать с мальчиками, как остальные девочки, но папа сказал, что я не такая, как другие девочки. И все-таки занятия с моими подругами были полезными для меня, потому что я научилась вести в танце за мужчину.

Я сидела на верхней ступеньке перед комнатой Ханса, укрыв ноги подолам пальто, чтобы согреться. Я ждала его и думала о поездке в Сомерсет.

Он был не похож ни на кого другого. Вероятно, поэтому он мне нравился. Ему было всего девятнадцать, он был тихим, слишком маленьким, застенчивым и никогда не шутил, но подарил мне то чувство, про которое я почти забыла. Были моменты, когда казалось, что он находился где-то очень далеко, хотя на самом деле сидел рядом со мной. А бó ́льшую часть времени мне казалось, что он только наполовину был со мной. Я пошла к нему, потому что мне так захотелось. Я думала, что это не имеет ничего общего с чувствами. Его рука лежала на мне, и впервые за долгое время я ощутила себя в безопасности, зная при этом, что мы никогда не сможем быть счастливы.

За день до этого я позвонила Магнусу, встретилась с ним в Старбаксе в районе Кингс-Кросс и сообщила, что больше не люблю его. Он не кричал, его светлые волосы были прекрасно уложены, он пил фраппучино и сказал, что он очень сожалеет о нашем расставании.

Он поднимался по лестнице, мокрый до кончиков волос. В этот раз крови не было. Я вздохнула.

Каждый раз, когда он возвращался с тренировки, я боялась, что у него будет сломан нос. Если получал сильные удары, то он прикладывал лед себе на лицо и улыбался. Это было его неотъемлемой частью, частью, которую я никогда не смогу понять.

Когда я увидела его, то почувствовала какой-то дискомфорт в груди, словно вдохнула дым. Я поцеловала его в губы. Они были солеными. Я чувствовала жар его кожи.

– Привет, Ханс! Ты не хотел бы научиться танцевать?

– Привет, Шарлотта Фарвэлл, – сказал он. Мне нравился его акцент.

Он принял душ и надел свой спортивный костюм. На спине бирюзовыми буквами было написано «Боксерский клуб Кембриджа». Я видела, как он этим гордится. Ему удалось попасть в команду. Мой отец до сих пор надевает свой выцветший спортивный костюм, который ему выдали во времена его пребывания в команде. Он уже раза два за это время менял застежку.

Я взяла Ханса за руку. Его ладони были влажными. Если бы это были руки другого мужчины, то это было бы мне неприятно. Мы пошли ко мне в квартиру. Я сдвинула стол и пару кресел в сторону и встала в центр комнаты.

Я взяла его правую руку, положила себе на лопатку и почувствовала под полиэстером тренировочной куртки его плечо, которое было словно из дерева.

– Ты чувствуешь ритм? – спросила я.

Он кивнул. Я не стала объяснять, а просто начала танцевать. Легко переступая ногами, я танцевала простое, медленное танго. Ханс делал небольшие шаги, танцуя лучше, чем я того ожидала. Он передвигался в белых носках и не замечал, что делает шаги за партнершу, в то время как я танцевала за партнера. Я чувствовала, как вспотели его ладони, и посмотрела ему в глаза. Через пару минут он остановился и посмотрел на меня.

– Что они с тобой сделали? – спросил он.

Я убрала его руку и уселась на стол. Он сел рядом со мной и посмотрел на столешницу.

После этого он никогда не будет смотреть на меня, как раньше.

Я рассказала ему все.

В другой комнате в моем столе рядом с медицинским заключением лежал конверт с печатью в виде бабочки. Я принесла и то и другое.

Я рассказала эту историю, как будто это касалось какого-то другого человека, а не меня. Так было легче. Ханс все время кивал, пока читал заключение.

– Я не жертва, – сказала я.

Он продолжил кивать, словно не слышал моих слов. Из конверта Ханс вытащил открытку и долго смотрел на нее.

– Красивый почерк, – произнес он.