Убийство в Ворсхотене - Владимир Корнилов Страница 24

— Скажи, ты в Брюсселе или на родине? Мне очень надо с тобой встретиться, где бы ты ни находился.

— У нас, евродепутатов, заслуженный отдых. Так что в Брюсселе мне делать нечего. Но тебе повезло: потому что послезавтра тебе пришлось бы ради этой срочной встречи лететь в Малагу. Ну, если, конечно, вы не начнете сбивать все самолеты и над Испанией…

— Поди, берешь и какую-нибудь из ассистенток с собой?

— А что не так? — с вызовом произнес Питер. — Евросоюз любезно оплачивает нам молоденьких талантливых девушек для работы над важными законопроектами. Может, я хочу в отпуске поработать над законопроектом о создании единой европейской армии. Как я справлюсь на курорте без ассистентки?

— Однако вы, сэр, осмелели, рассказывая мне такие вещи по телефону. Раньше не рискнул бы.

— Молодой человек, — сказал Питер, явно забыв, что парой минут раньше рассказывал о своей молодости по сравнению с собеседником, — я депутат Европарламента, избранный на второй срок. Это значит, что заслуженную пенсию я уже заработал. Что мне теперь терять?

— Один американский конгрессмен когда-то говорил: «Я достиг такого возраста и положения, что меня можно скомпрометировать только в случае, если у меня в постели найдут мертвую девочку или живого мальчика». Но в вашем положении, я так понимаю, нахождение в постели живого мальчика на карьеру повлиять уже не может?

— Эх, да если бы у меня в постели нашли живого мальчика, я, возможно, мог построить себе большую политическую карьеру в Нидерландах. Но ты знаешь, не могу! Пробовал себя пересилить, но все равно люблю девочек…

— Так, ладно. Ты мне скажи, можем встретиться на нашем старом месте? Я уже на Пляйне, — Владимир действительно прошел насквозь двор Биннен-хоф и находился на подступах к площади, рядом с недавно открытым после двухлетней реставрации музеем Маурицхёйс.

— Хм… Ты вообще-то поднял меня с постели, я еще в неглиже. Но раз уж так приспичило, давай через две минуты.

Вообще-то «наше старое место» — это был сам Пляйн, центральная площадь Гааги, на которой находился парламент и на которой, собственно, и жил депутат Европарламента Питер ван дер Пюттен, если он находился в этом городе. Они много лет встречались с Лазаревым возле памятника тому же Вильгельму Оранскому (только теперь пе шему) и дальше уже определяли, в какое из многочисленных кафе им идти, стараясь не повторяться с местом.

На площади было еще довольно малолюдно, кафе только начали открываться. Правда, у Маурицхёйса уже выстраивалась изрядная очередь — любители искусства явно соскучились по Вермееру за годы реставрации музея. Прямо перед входом в парламент какой-то прохожий с блаженным лицом самозабвенно мочился в уличный писсуар, избавляясь от ночного пива. Владимир, прожив пару десятилетий в Нидерландах, так и не привык к подобным сценам, типичным для этой страны, потому решил сосредоточиться на разглядывании двух китайских туристов, которые увлеченно фотографировали памятник, а точнее его фрагмент — собаку Вильгельма, сидящую у его ног. «Может, это не китайские, а корейские туристы?» — подумалось Лазареву.

Через пару минут у памятника появился Питер, как всегда подтянутый, чисто выбритый, стройный, в светло-сером костюме, свежей белой рубашке и ярко-красном галстуке.

— М-да… В неглиже, говоришь?

— А что? — удивленно поднял брови Питер. — Это для меня как домашний халат. А я вот тебя давно в джинсах не видел, даже неожиданно.

Троекратно обнявшись, они направились в кафе «Дюпон», которое только открывалось. Официант нехотя снимал стулья со столов и лениво помахал вошедшим. Они привычно прошли в самый конец длинного, темного, прохладного зала, расположившись там за длинным столом на диванчике.

— Перед тем, как ты начал, скажи: ты знаешь, кто сбил «Боинг»? — серьезно спросил Питер.

— Точно не знаю. Но у меня есть версия. Боюсь, она не понравится никому — ни вам, ни нам. Ты уверен, что хочешь знать правду? — повторил вопрос Потапова Владимир.

— Нет-нет, — Питер, как бы защищаясь, поднял обе руки. — Если «она не понравится никому», то лучше ее и не знать, эту правду. «Любопытство сгубило кошку». Как писал китайский товарищ Сунь-Цзы в своем знаменитом трактате, «держи воина в неведении — и он совершит подвиг, не догадываясь, какая опасность его подстерегала».

— Это у вас особое брюссельское издание «Искусства войны»? Специально для депутатов Европарламента?

Питер рассмеялся.

— Ах да, тебя ж не проведешь с цитатами. А многие верят, когда я им выдаю экспромтом подобные цитатки. Даже записывают. Так что не удивляйся, если вскоре увидишь второй, третий и так далее том с фразами Сунь-Цзы. Кстати, о книгах. Скажи, ты Пикетти читал уже?

— Сейчас все читают Пикетти. Куда ж деваться-то?

— Так то-то и оно, — мрачно кивнул депутат. — Вот и я по долгу службы обязан его прочитать — все-таки я представитель как бы левой партии, должен быть знаком с творением, которое придется обсуждать на различных дебатах, с этим новым «манифестом современного Маркса». Но вот я эту книгу все читаю-читаю, читаю-читаю. И все пытаюсь понять, когда же там начнется что-то такое эдакое, важное, ради чего ее стоит читать, что-то неожиданное, новое, из-за чего весь этот сыр-бор. Ты не подскажешь, может, с какой страницы ее надо начинать?

— А ты сейчас на какой?

— Ну… На 35-й примерно…

— И надо полагать, читаешь ее аккурат 35 дней?

Мужчины дружно рассмеялись. Тут к ним соизволил подойти тот самый официант, который лениво махал им на входе. Владимир обычно не ел с утра, но сейчас он вдруг почувствовал голод — все-таки одной тушенки да рома с колой за последние сутки было маловато. Тем более что он понятия не имел, когда еще получится перекусить.

— Мне, пожалуйста, двойной эспрессо, газированную воду и яичницу с беконом и сыром.

— Вам яичницу на черном или белом хлебе?

— Вообще без хлеба.

— Совсем без хлеба?! — удивленно переспросил официант. Лазарев уже привык к этой реакции голландских кельнеров.

— Ты знаешь, сколько лет я живу уже в Нидерландах, — сказал Владимир Питеру, когда официант, принявший заказы, удалился. — Но никак не могу привыкнуть к этой вашей варварской традиции подавать яичницу на хлебе.

— А вот если я вернусь в Большую Политику, — улыбнувшись, сказал депутат, — первым делом внесу законопроект, согласно которому иностранец, отказывающийся есть яичницу на хлебе, не может получить гражданство Нидерландов!

— Что значит «если вернусь в Большую Политику»? А Европарламент — это «Малая Политика», что ли?

— Ты же все понимаешь лучше меня, Владимир. Европарламент для меня — это почетная ссылка. Вот меня избрали туда во второй раз (спасибо тебе еще раз за поддержку), пенсию положенную я уже заработал. А дальше должен буду уступить место молодым, дерзким «пенсионерам». Сам подумай, от Нидерландов избирается 26 депутатов Европарламента, а в голландском парламенте — 150 депутатов, желающих получать помимо голландской пенсии еще и европейскую. Так что два срока отсидел — не жадничай, делись со своими партийными товарищами, выбитыми из Второй палаты. Все, через пять лет моя политическая карьера, считай, будет закончена. Буду писать мемуары.