Фотограф - Татьяна Тиховская Страница 24

– Вот, принес на всякий случай. Снимки отличные, особенно с Жюли. Но, возможно, зрителям жутко будет смотреть на фотографии погибших, как Вы считаете?

– Искусство выше предрассудков! – высокопаро произнес хозяин. А про себя подумал: «Святая простота! Как же: жутко! Да на эти фотографии придут глазеть в первую очередь!».

Фотографии и вправду вызвали интерес.

Тянуть дальше было некуда: Ален занялся автопортретом.

Для съемки он оделся особенно тщательно. На нем была рубашка с закругленными уголками мягкого воротника, бабочка; в петлице – бутоньерка.

Он долго тщательно выставлял софиты, множество раз менял высоту стула. И хотя испортил несколько снимков, но в конце концов сделал кадр, который ему даже понравился.

Выбрав для печати подходящий день, вернее, подходящую ночь, Ален заперся у себя в чуланчике и принялся за работу. Помещение давно уже было переоборудовано в удобную фотолабораторию. Над столом находились подвесные полочки со всякой необходимой мелочевкой. На кронштейне крепился красный фонарь – красный цвет не «засвечивал» фотобумагу, но хотя бы слабо освещал комнату. Необходимо было помнить, что фотографии при красном цвете кажутся темнее, чем при полноценном освещении. Вынимать фотографию из проявителя следовало тогда, когда она в призрачном красном цвете кажется темноватой. Это приходило только с опытом.

На столе стоял фотоувеличитель, самый важный агрегат в процессе фотопечати. Непосвященному он отдаленно напоминает выпь, стоящую на одной ноге с запрокинутой головой. В туловище «выпи» вмонтирован источник света и объектив с линзами и рамка для негатива. Свет, проходя через негатив, наводится на резкость объективом и попадает на фотобумагу. Несколько мгновений – и в верхнем слое создается скрытое изображение. Чтобы оно появилось, фотобумага опускается в кювет с проявителем. Начинается проявление изображения, которое верхний слой фотобумаги «запомнил». Суть процесса сводится к наслоению соединений серебра на освещенные участки.

Теперь от фотографа требуется максимум внимания, чтобы вовремя выхватить фото из проявителя и окунуть в фиксаж, закрепитель. В закрепителе можно и передержать, не страшно.

Сейчас, когда фотография стала слишком легким и доступным занятием, получение фотографий в старину кажется каким-то шаманским обрядом, не правда ли?

Ален всю эту премудрость давно освоил и все манипуляции производил почти машинально. Он уже опустил фото в проявитель, дождался появления контуров изображения. Все, колдовской обряд практически закончен. Теперь осталось уловить момент, когда снимок напитается цветом, а затем пинцетом за краешек его вытащить и переложить в фиксаж.

Колдовство нарушил лихорадочный стук в дверь.

Ален с досадой глянул на темнеющий снимок. «Ладно, с минуту времени у меня есть, – подумал Ален. – Попрошу визитера подождать, в конце концов».

Ален вышел из чуланчика, быстро закрыл дверь, чтобы даже слабый свет с улицы не попал на снимок и открыл дверь.

На пороге была перепуганная Одетта. За спиной у нее стоял извозчик. Лошадь взмылена явно от быстрой езды.

– Бог мой! Оди! Что с тобой случилось?!

– Ален! Быстро садись – и едем. По дороге объясню! Времени нет!

Ален впрыгнул в пролетку следом за Одеттой, извозчик безжалостно хлестнул лошадку – и они помчались безлюдным городом.

– Оди! Что, в конце концов, случилось?! Что мы мчимся как на пожар?

– На пожар и мчимся! В кафе случился пожар! Огонь из кухни перебросился на вольеры с животными. А выпустить их – боязно. Послали за Графом, чтобы он вызволил своих волков… Но было уже поздно – все животные погибли. Задохнулись.

Ален помертвел. Пожар. Граф. Волки. Господи! Вот оно!

Внезапно охрипшим голосом спросил:

– А Граф… Он… жив?

– Не знаю. Надеюсь, мы застанем его живым – это он попросил привезти тебя. Сказать что-то хочет. Только тебе…

Ален обессилено откинулся на спинку сиденья.

К их приезду пожар уже полностью потушили. Над зданием вились отдельные струйки едкого дыма. Резко пахло жженым мясом и шерстью животных.

Перед входом, прямо на тротуаре лежал Граф. На нем не осталось ни единого волоска. Все тело было в кровавых волдырях и обгорелых лоскутах одежды. Уцелели только ноги в хорошо навощенных яловых сапогах. Лицо превратилось в разбухшую маску.

Над ним склонились врач и несколько прохожих. Жизнь в нем угасала.

Граф увидел Алена и начал шевелить губами. Ален наклонился как можно ниже, чтобы расслышать слова умирающего. После нескольких неудачных попыток Граф выговорил:

– Ваську… Василия… Забери к себе Василия.

Граф умолк. Даже такое усилие оказалось для него чрезмерным.

Ален решил, что больше ничего не услышит. Но Граф, собравшись с силами, произнес еще одну фразу:

– Ален… Больше… Никогда не…

Это были его последние слова. Что он хотел сказать? Что же он хотел сказать, находясь на смертном одре.?

Прошло несколько минут. Врач приложил к губам зеркальце – и накрыл обожженное лицо простыней. Тело увезли.

Ночь постепенно уступала место зыбкому рассвету.

Ален решил сразу же сходить за Василием – выполнить последнюю волю Графа.

Пока он добрался, день полностью вступил в свои права. Консьерж заваривал себе кофе, не забывая одним глазом смотреть на входящих и выходящих.

Алена он узнал и сразу же обрушился с вопросами:

– Узнаю Вас! Очень рад! А где же наш Граф? Примчались за ним среди ночи. Объяснить ничего не объяснили. Весь дом перполошили. Что там у него случилось? Вы, случайно, не знаете?

Ален знал. Через несколько минут знал и консьерж. Ален сказал, что пришел за Василием – по просьбе Графа.

– Оно, конечно, правильно, – растерянно сказал консьерж. – Только как же Вы его заберете?

– Граф говорил, он воспитанный, Вас слушается.

– Слушается. Вернее, слушался. А сегодня утречком хотел я, было, его вывести, раз Графа долго нет. Да побоялся. Что-то с ним не так. Обычно его и не слышно. Сидит, как мышка. А сегодня как взбесился: воет, на дверь бросается, будто вырваться хочет. То-то мне и стало боязно. Но вместе, глядишь, справимся.

Консьерж взял метлу и толстое одеяло.

Вместе они поднялись к комнате Графа.

Василий, в самом деле, не переставая бился о дверь. Казалось, кто-то методично колотил в дверь боксерской грушей.

Консьерж, перемигнувшись с Аленом, немного приоткрыл дверь.

Этого оказалось достаточно: Василий вылетел, как пушечное ядро, пронесся по лестнице и выскочил на улицу.

– Что же теперь делать? – растерянно пробормотал консьерж. – В полицию сообщить, разве что…