Большой куш - Владимир Лорченков Страница 24

– Привет, малыш, ах-аха, привет масипусенький, привет, мой мааа…

– Мама, мама, а почему Матушка Енотиха говорит как дядя?

– Малыш, ты что-то спутал, милый. Ты явно что-то спу…

– Говорю тебе, она говорит как дядя!

– Послу…

– Ну, что ты, малыш, разве Матушка Енотиха, разве твоя любимая Матушка Енотиха, разве она может бы дя…

– Да, да! Ты же все это говоришь мне голосом дяди, дядя! Какая же ты Матушка Енотиха?! Матушка Енотиха тетя! Тетя!!! А ты дядя!

– Но послушай, малыш, ведь часто бывает так, что тетя говорит голосом дяди, и на…

– А я хочу, чтобы Матушка Енотиха была тетей! Проваливай из тела Матушки Енотихи, ты, гадкий дядька!!!

– Малыш, послушай, малыш, хочешь, я спою тебе песенку и ты сразу поймешь, что я тетя? А? Матушка Енотиха. Тетя. Твоя любимая Матушка Ено…

– Не надо песенку! Я все равно тебе не поверю. Получается, это такой же фокус, что и с Дедом Морозом?

– Дед Мороз есть, малыш, ну, что ты.

– Деда Мороза нет! Есть только дядя Гена, который напялил на себя твой красный халат и мочалку на лицо! Я знаю, я все видел!

– А пото…

– Да-да-да!!! Я все видел!!! А еще он с тобой лежал в кровати, я видел!!!

– Ма…

– Послушайте, утихомирьте-ка вашего мальца, поч…

– Не смейте со мной так разговаривать! Не смейте хамить малышу! Или я сейчас администрацию вызову.

– Мамочка, мамочка!!!

– Малыш, слушай, я пою!

– Малыш, слушай, он поет!

– Ладно, я слушаю.

Я становлюсь перед маленьким шантажистом и начинаю делать гимнастику. Руку вверх, вторую руку вверх, руку на бок, вторую на бок. Дрыг-дрыг ногами. Обычные танцы девчонок с пуфиками на руках. Проблема в том, что я мальчишка. Лет тридцати, без пуфиков и в огромном, адски жарком – сегодня в городе плюс тридцать четыре по Цельсию, и здесь остались только такие психи, как этот малыш и его мамаша, – костюме Матушки Енотихи.

– Раз-два-три, раз-два-три, – тонким голоском пищу я, – свои руки подними, раз-два-три…

– Гы-гы, да! Это голос тети! – радуется засранец.

– Вот видишь, малыш, – радуется мамаша, которую тот явно затерроризировал, а нечего хахалей к себе домой при ребенке водить, думаю я и подскакиваю.

– Наш мы танец начинаем, руки в боки упираем! – пищу я так, будто мне на яйца наступили, да так, в общем-то, оно и есть, потому что из-за жары и пота яйца приклеились к ляжке, в буквальном смысле приклеились, и при каждом прыжке штанина грозит их оторвать, боже ж ты мой, вот когда я стану настоящей Матушкой Енотихой…

– Ыы-ы-ы, – малыш копирует мои неловкие движения, и я вспоминаю, как директор, которому жаловались на неудобство костюмов, говорил: вы кретины, стадо кретинов. Так и должно быть, этих детей и их родителей при виде ваших неловких движений должно переполнять чувство полноценности, понимаете вы?

– Танец вместе мы начнем, а потом уж отдохнем! – хриплю я, мечтая о глотке воды, любой воды, холодной, теплой, газированной, с солью, сладкой, оранжевой, красной, бесцветной, даже стакан мочи я бы сейчас тяпнул, лишь бы была прохладная.

– Вот с тобой мы кувыркнулись, а потом перевернулись, – благодарю я мысленно Микки, который сочинили эту хрень, когда еще был в состоянии что-то сочинять.

– Ух ты, совсем как тетя! – верещит сорванец и начинает бешеный танец индейца вокруг тотемного столба, причем столб я, остается надеяться, что я не получу в задницу топор, с такого мальца станется…

– Осторожнее, милый, ты закружишь Матушку Енотиху, – просит мамаша тонким, вот кому не нужно притворяться, голоском и я сдвигаю башку Енотихи, чтобы увидеть ее толком, и столбенею, потому что мамаша прекрасна, как выжимка из ста тысяч фотомоделей.

– Ничего с ней не случится, – резким, как у наглой приблатненной вороны, голосом отвечает малец и продолжает скакать, зажав в руках мои огромные мягкие пятерни, – скок-скок, прыг-скок!

– Гляди, малыш, – тонко пищу я, – да там сам Снуппи-Дог!

– Сам Снуппи-Дог?! – спрашивает он. – Сам?

– Конечно! – тоненько ору я. – Сам Снуппи-Дог, собственной персоной! А ну-ка, бегом к нему!

– Ааааа, – с ревом несется к Снуппи малец.

– Аааа, – протяжно стонет Снуппи, с ненавистью глядя на меня из прорезей для глаз.

Сосватал-таки, читается в этих прорезях. Прости, Снуппи, думаю я и отскакиваю, пропуская мимо целую группу из младших классов, которых привела группка родителей. Малыши держатся за руки и похожи на большую гусеницу с головами на спине вместо щетинок. Дожидаюсь, пока группа пройдет, и приваливаюсь к другой стороне каруселей. Пытаюсь отдышаться.

– Возьмите платок, – сочувственно говорит мамаша.

– Спасибо, – пытаюсь сглотнуть я и вытираюсь, – очень ми…

– Извините, – тихо говорит она. – Мне так неудобно за него.

– А, – машу я рукой, – все дети такие.

– Мой ребенок немного избалован, это все из-за отсутствия воспитания, что поделать. Отца у него нет, а я очень занята. У меня хорошо оплачиваемая работа.

– Вот как, – говорю я и думаю, что кроме работы у нее есть хахаль, который разгуливает по дому в ее красном халате, выдавая себя за Деда Мороза, ха-ха. – Вот как?

– Вот так, – говорит она и смотрит мне в глаза. – Именно так.

А потом облизывает губы. Я обращаю, наконец, внимание, на то, как она одета. Собственно, одежды почти нет, но те пара полосок ткани, которые на ней, стоят достаточно. Чудес не бывает. Она слишком холеная для меня.

– Чего вам нужно? – резко спрашиваю я.

Она улыбается и спрашивает, приоткрыв ряд белоснежных зубов:

– Смотрел фильм «Плохой Санта»?

– Эээ, кажется, да, – говорю я. – И?

– Если наденешь костюм Санта-Клауса, – говорит она, – я тебе дам.