Убивающий взглядом - Татьяна Рубцова Страница 23

— Дан, — склонился он к изголовью кровати. — Слушай меня.

Услышав шорох на пороге, Игорь Николаевич поднял голову. Медсестра, застывшая в нерешительности, под его взглядом попятилась и прикрыла за собой дверь. Тогда Игорь Николаевич снова склонился над Данилом.

— Когда тебя будет спрашивать следователь, скажешь, что зарядил мой револьвер, не сказав мне и выстрел произошел случайно. Ты понял меня?

Говоря это, Игорь Николаевич старался все же не смотреть в его глаза, хотя и понимал, что сейчас тот ничего не может с ним сделать. Глаза Данила были воспаленные, затуманенные болью, рассеянный взгляд блуждал по палате.

— Ты понял меня, мальчик?

— Мама…

— Да, да, я все понимаю. Когда тебе станет лучше, я приду к тебе и мы обо всем поговорим. Ты понимаешь меня?

— Да.

Данил провел шершавым языком по губам.

— Выздоравливай и ни о чем не заботься, — проговорил Игорь Николаевич, выпрямился и поспешно вышел из палаты.

Данил же остался лежать на спине, стараясь ни о чем не думать.

Выздоравливал он медленно и неохотно, едва шевелясь, как наполовину раздавленный червяк.

Через несколько дней его перевели в отдельную палату. Он уже вставал и, дойдя до окна, смотрел на маленький больничный дворик с уютными скамейками в тени старых лип. Что-то давнее и неуловимое напоминал он ему, так что в груди щемило, и от этого начинала болеть рана. Но все равно его тянуло смотреть туда, в этот маленький садик и видеть людей в белых халатах или больничных пижамах.

— Эй, братишка, — крикнули ему однажды снизу мужики, играющие в домино за деревянным столиком, окруженным скамейками и деревьями. — Прикурить не найдется?

— Нет, — ответил Данил, с которым еще никто не разговаривал.

— Что, поиздержался?

— Я не курю, — ответил наугад Данил, потому что не понял вопроса.

— Вообще-то, правильно, задумчиво согласился тот, кто спрашивал, а другой, молодой, крикнул:

— Чего один скучаешь, выходи к ним.

— Да он там наверное телек смотрит целыми днями. А?

— Нет у меня телека, — ответил Данил, оглянувшись на палату.

— А что так хило?

— Не знаю.

— Выходи, братишка, на солнышке погреешься. Лето ведь уже наступило.

Данил кивнул. Его почему-то потянуло к людям, на свежий воздух, как в детстве тянуло к ребятишкам.

Он вышел, запахивая пижаму.

— О. Вот и он. Здорово, братишка. Как твое ничего? Выздоравливаешь?

Данил кивнул, подходя к ним.

— Как тебя зовут?

— Данил.

— А меня Витя, — протянул руку молодой парень.

— Меня — Никита.

— Меня — Олег.

Данил пожал всем руки и сел на скамейку. Солнце пригревало, становилось жарко.

— Идемте, мужики в холодок, — поднялся, придерживаясь за бок, Олег, самый старший. Витя встал последним, поравнявшись с Данилом.

— У тебя что? — спросил тот парня, косясь на видневшуюся между вырезами рубашки повязку.

— Знакомый один выстрелил в грудь.

— Это как?

— По неосторожности. Не знал, что револьвер заряжен.

— А целился зачем?

— Он не целился, он курок разрабатывал.

— А.

— А у тебя что?

— Ножевое ранение в живот.

— А это как?

— Я в третьем отделении милиции служу, вот и нарвался.

Данил как-то по особому посмотрел на него.

— А ты что щуришься, плохо видишь?

— Нет. У меня от солнца глаза болят.

— А.

Мужчины перешли в затененную беседку, парни присоединились к ним.

Больше всего Данила удивляли их ощущения. Они так же мучились, как он, принимали такие же уколы, пили таблетки, морщились. Они чувствовали такую же боль, голод, наслаждение от еды. То, что ребенок узнает очень рано, он понял только сейчас: все люди — это множество «я», и все хотят жить и не хотят болеть.

Поднимаясь к себе на второй этаж, он заходил посмотреть телевизор к соседу, усердно зазывающему его к себе. В дверях у того дежурил то ли слуга, то ли телохранитель.

— Делать тебе нечего, парень, — смеялся хозяин, развалившись на постели. — Вниз еще спускаешься. И что ты там не видел, эту дешевку, что ли? Сиди лучше у меня.

Но Данилу было интересно и здесь и там, везде, где с ним разговаривали люди. Его соседу вырезали паховую грыжу, и он часто расслабленно стонал, если рядом был кто-то, согласный слушать его жалобы, а Данил верил каждому его слову, обнаружив в себе новое для него качество: умение сочувствовать.

Сам он был еще слаб и потому — чувствителен. У него не было сил, как раньше, ощущать себя суперменом. Он грохнулся с небес на землю и тут только понял, что он на земле не один, просто он один из многих. Подражая Виктору, с которым он сдружился, он начал даже заигрывать с девушками.

Особенно доставалось от него одной, совсем молоденькой медсестре, Галие Валиевой, его ровеснице, довольно хорошенькой, чтобы с ней было приятно говорить. Из косметике она пользовалась только губной помадой, подчеркивающей ее большой рот. Молодость и здоровье дали ей остальное: хороший цвет лица, длинные черные ресницы и такие же черные волосы.

Исконная москвичка, по происхождению башкирская татарки, была она замкнутая и не многословная. Данилу нравилось слегка подкалывать ее. Она реагировала на это совсем не так, как те редкие девушки, с которыми ему приходилось знакомиться. Можно сказать, что она старалась избегать его, а это и влекло его, и удивляло.

Тем более неожиданно было для него ее появление в дверях его соседа, когда она уже сдала дежурство и переоделась.

— Ганичев, — позвала она его, игравшего за столом на компьютере хозяина. — Вас к телефону.

— Это еще что? — отозвался сосед со своей постели. — Пусть перезвонят на мою мобилку.

Но Данил уже встал и пошел к выходу.

— А ты что не хочешь сегодня делать мне укол? — по привычке к шутке, спросил он, приостанавливаясь.

— Другая сделает.

— А я хочу, чтобы делала ты.

— Вон там телефон.

— Понятно.

Данил свернул в кабинет заведующего отделения. На столе у того лежала снятая трубка.

— Тебя, Данил, — сказал заведующий, толстый мужчина с залысиной. Он что-то писал, с серьезным видом быстро водя ручкой по журналу.

Данил взял трубку и склонился над столом.

— Ты садись, садись.