Подснежник - Джейк Арнотт Страница 23

22 января, пятница

Ездил к Гарри в его мэйферскую квартиру. Рассказал о вчерашнем неприятном инциденте. Похоже, Г. хорошо знает детектив-сержанта Муни. «Да, этот тип не прочь подзаработать на сфабрикованных уликах, – заметил он. – Но не беспокойся, я все улажу». Не скрою, от этих слов я испытал огромное облегчение, но когда я сказал: «Спасибо, Гарри, теперь я твой должник», – он жутковато улыбнулся и произнес оч. тихо: «Я знаю, Тедди, знаю…»

24 января, воскресенье

Выяснил отношения с Крейгом. Я потребовал, чтобы он съехал. Последовала бурная сцена. Сначала Крейг просто ругался, потом начал меня оскорблять. Внезапно он замолчал и начал быстро собирать вещи. Уходя, пробормотал: «Ты еще об этом пожалеешь». Вместе с ним исчезли каретные часы эпохи королевы Анны и несколько серебряных подсвечников. C'est la guerre. ^[20]

Все же я чувствовал себя оч. подавленным. Сел с бутылкой джина и стал слушать радио. В программе «Внутреннее вещание» передали, что старик Уинстон все-таки дал дуба. Странное, гнетущее ощущение вызвала во мне эта новость. Нет, я не столько сожалел о нем, сколько оплакивал свою собственную неудавшуюся карьеру. Ведь я был одним из немногих, кто оставался с ним все годы, когда он был не в фаворе, однако, когда на свет Божий выплыло то дельце с незадекларированными доходами, У. просто взял и выставил меня вон. Наверное, мне не следует судить его слишком строго, и все же ощущение того, что меня предали, оставалось со мной очень и очень долго.

В конце концов мне надоело сидеть дома одному и ворошить прошлое. Поехал в «Колонию», чтобы попытать счастья за столом. Все эти раздумья неизменно вышибают меня из колеи. В результате к тому времени, когда я добрался до казино, я был совершенно fou. ^[21] Нужно быть осторожнее. Даже не помню, сколько я проиграл.

30 января, суббота

Сегодня – прощание со стариной Уинстоном. Большой государственный пикник в соборе Св. Павла. Честно говоря, мне совсем не хотелось в этом участвовать, но Гарри настоял, чтобы я заехал к нему пропустить стаканчик. Оказывается, он устроил что-то вроде поминок по старому борову. Гарри, конечно, большой поклонник Черчилля – у него есть пластинки со всеми его речами. На поминках я оказался чем-то вроде почетного гостя, поскольку мне как-никак довелось знать сэра Уинстона лично. Попотчевал собравшихся «деятелей» и громил кое-какими анекдотцами о старине У. Рассказал, в частности, как в двадцатых годах, на выступлении в дискуссионном обществе Оксфордского университета, Ф. Смит перебил его, прошептав на весь зал: «Хватит болтать, Уинстон. Не такой уж у тебя милый голосок». Гарри, впрочем, был настроен довольно серьезно. Он даже предложил тост за «Последнего Титана Империи», как он выразился, и добавил: «Таких, как он, больше не будет». При этом мне показалось, что не только у Гарри, но и всех этих ребят из Ист-Энда глаза были почти что на мокром месте. Неколебимая верность настоящих представителей рабочих классов. Такое, я думаю, не снилось никому из тех, кто называет себя социалистами.

6 февраля, суббота

Ремонт в поместье закончен, поэтому я сел в поезд и отправился в Харктуэлл-Приморский. Приятно все же выбраться на пару дней из Лондона! Счастлив сказать, что «Харктуэлл-лодж» выглядит совсем как раньше. Оказывается, мне его очень не хватало! Усадьба представляет собой странный архитектурный гибрид: тюдоровский цоколь XVI столетия и георгианский полуэтаж, построенный около двухсот лет спустя, удивительным образом венчаются бельведером, из которого открывается великолепный вид на побережье. Хотелось бы мне, чтобы все это принадлежало мне одному!

Рут и я обедали вместе в столовой. Все прошло довольно мирно. Былое остроумие по-прежнему при ней, хотя теперь ее юмор носит явный оттенок горечи. Однако ближе к вечеру, когда начало темнеть и в комнатах сгустился мрачный полумрак, ситуация осложнилась. Мы оба слишком много выпили за обедом, стараясь любым способом сдержать раздражение и досаду. Я никогда не одобрял, когда женщина пьет. Особенно Рут. Спиртное делает ее совершенно невыносимой.

– Тебе всегда было наплевать на меня, Тедди, – проговорила она слегка заплетающимся языком. – Мне дьявольски одиноко здесь, а ты…

– Почему же ты тогда не даешь мне развод? – парировал я.

– Ты ведь этого и добиваешься, не так ли? Так вот, я не доставлю тебе этого удовольствия!

– Ты хочешь сказать, что остаешься моей женой только для того, чтобы досадить мне?!

– Так вот что такое для тебя наш брак, Тедди?! Просто досадная помеха! Все наши маленькие «соглашения», всё, с чем я вынуждена была мириться… Ну уж нет, ты так легко от меня не отделаешься! Теперь я леди Тереби, черт возьми!

– Вот и веди себя как леди!

– Не надо учить меня, как себя вести! Я-то знаю, что ты задумал.

– Ладно, Рут, хватит! Не утомляй меня.

– Я все знаю о тебе и твоих дружках! – Последнее слово прозвучало в ее устах как самое грязное ругательство.

– Я знаю, – продолжала она, – что ты связался с каким-то головорезом. Вас видели на собачьих бегах, где вы оба приставали к молодым смазливым мальчикам!

– Это наглая ложь! – возмущенно возразил я, но Рут рассмеялась каким-то визгливым, лающим смехом.

– О, Тедди, – добавила она с ненавистью, – какой же ты все-таки болван! Эти твои секреты… Да тебя же насквозь видно! Думаешь, кого-то может обмануть твой фасад? И не надейся. Все давно знают, кто ты такой на самом деле!

Стараясь сохранить остатки спокойствия, я сказал, что с меня довольно, и поднялся, чтобы выйти из комнаты.

– Я вышла замуж не за мужчину! – крикнула Рут мне вслед. – Я вышла замуж за сопливого мальчишку. Интересно, ты когда-нибудь повзрослеешь или останешься таким, как сейчас, до самой смерти?!

7 февраля, воскресенье

Идем к литургии в церковь Св. Матфея в Харктуэлле. Рут и я старательно исполняем перед прихожанами роли лорда и леди Тереби. Блестящие зубы, широкие улыбки. Оказавшись в мирном полумраке деревенской церкви, я пытаюсь расслабиться. Служба, как всегда, идет размеренно, торжественно. Молитвенному настроению мешают, однако, убийственные замыслы, которые я лелею в отношении собственной жены. Автоматически совершаю все необходимые телодвижения, крещусь, кланяюсь. После службы недолго беседую с приходским священником, пожимаю руки нескольким прихожанам, которых едва помню.

С вечерним поездом возвращаюсь в Лондон. Мысли о сплетнях тревожат, смущают меня. Оч. боюсь скандала – любого скандала.

12 февраля, пятница

Ходил в «Одеон» на Лейчестер-сквер на благотворительный показ фильма «Лоуренс Аравийский», организованный Гарри. Похоже, это одна из любимейших его лент. Во время перерыва в баре, куда мы пошли пропустить по стаканчику, Гарри был грустен и смотрел вокруг рассеянным, грустным взглядом. Какой-то шут гороховый из числа его друзей – не то знаменитый актер, не то поп-звезда – насыпал себе в туфли песку из пожарного ящика, а потом демонстративно вытряхнул у стойки. «Чертов песок буквально везде!» – гнусавя на манер жителей южного Лондона, объявил он под общий хохот, но Гарри даже не улыбнулся. Впервые на моей памяти он не обращал внимания на своих любимых «деятелей», во множестве толпившихся в вестибюле и баре. Не принял он и этой легкомысленной шутки, намекавшей на пески Аравийской пустыни. Повернувшись ко мне, Гарри мрачно процедил сквозь зубы: «Сэр Лоуренс был настоящим мужчиной и умел смотреть в лицо опасности. И еще он был ловким, как я».