Десятая симфония - Йозеф Гелинек Страница 22

Из-за недостатка места некоторые помещения криминалистической лаборатории при Институте судебной медицины располагались не в здании Верховного суда, а в подвале старой больницы «Перпетуо Сокорро». Там помимо отделений дактилоскопии и криптографии находились отделы судебной медицины и токсикологического анализа, оснащенные новейшим оборудованием, о котором только может мечтать подобный центр. Проблема, как объяснили позже Даниэлю, заключалась в том, что из-за нехватки специалистов судебная экспертиза проводилась плохо, с опозданием, а иногда не проводилась вовсе.

— Не знаю, для чего нам все эти дорогие игрушки, если никто не умеет ими пользоваться, — обычно говорил один из четырех судебных медиков, работавших в центре.

Поднимаясь по больничной лестнице, Даниэль столкнулся не с Софи Лучани, которую больше часа назад доставила в гостиницу бригада Муниципальной службы срочной медицинской помощи и спасения, а с девушкой лет двадцати с безобразными ожогами от сигареты на лице — по-видимому, жертвой дурного обращения, только что прошедшей судебно-медицинскую экспертизу. Оказавшись внутри, Даниэль почувствовал себя так неуютно, что готов был развернуться и отправиться домой, но стоявшая в вестибюле донья Сусана заметила его и помахала издали, приглашая подойти поближе.

— Спасибо, что не заставил себя ждать, — сказала судья, протягивая руку.

Она хотела улыбнуться, но тут же подавила это желание, вспомнив, что улыбка человека с наполовину парализованным лицом не слишком приятное зрелище. Рядом с ней стоял хорошо одетый человек, который представился сам, не дожидаясь, пока это сделает донья Сусана.

— Меня зовут Фелипе Понтонес, я работаю вместе с Сусаной. Я судмедэксперт, проводивший опознание трупа Томаса. И разумеется, я буду проводить и вскрытие.

Несмотря на то что перед ним стоял благообразный и любезный человек, две его внешние особенности сразу же вызвали у Даниэля если не полное отторжение, то, по меньшей мере, смутное беспокойство: во-первых, близко посаженные глаза, из-за которых взгляд казался глуповатым, и, во-вторых, седая прядь в волосах, придававшая ему сходство со скунсом.

— Голова внизу, — сказала судья. — Мы можем спуститься туда на лифте, но это всего два лестничных пролета.

В подвале стоял резкий запах фекалий, говоривший о том, что в одном из помещений проводится вскрытие.

В коридоре Даниэль заметил надпись на латыни:

Hie locus est ubi mors gaudet succurrere vitae.

— «Вот место, где смерть охотно помогает жизни», — объяснил Понтонес, надевая светло-голубые резиновые перчатки. — Здесь царят, по меньшей мере мы так полагаем, любопытство, научный интерес и лишь в последнюю очередь желание установить истину и помочь правосудию. В этом смысл латинского изречения, которое встречается во многих помещениях, где производится вскрытие. Вот что помогает нам мириться даже с самой нестерпимой вонью.

— Мы можем увидеть голову? — нетерпеливо спросила судья, недовольно косясь в сторону прозекторской, где проводилось вскрытие. Оттуда доносились приглушенные голоса, отвратительные звуки пилы и электрических скальпелей.

— Нам ее оставили прямо там, — сказал судмедэксперт, указав на металлический стол в другом отсеке. — На ней есть ушибы и повреждения, но мы ее держали в холодильнике, так что опасаться не стоит.

Он пару раз щелкнул резиновыми перчатками, оттянув их с запястья.

— Ты когда-нибудь видел труп, Даниэль?

— Один раз издалека, в кювете. Это была жертва автокатастрофы.

— Я спрашиваю не об этом, а о том, не слишком ли ты чувствительный. Если да, то помажь под носом вот этим.

Он вынул из кармана пиджака баночку мази «Вик Вапораб» и вручил Даниэлю, который, остолбенев, смотрел на судью, не представляя, что делать дальше.

Донья Сусана взяла баночку, открыла, набрала немного мази на указательный палец и помазала под носом. Даниэль проделал то же самое. Потом вернул баночку Понтонесу, и тот ее спрятал, не воспользовавшись мазью.

— Я привык, — пояснил он не без хвастовства.

Они вошли в комнатку с кремовыми стенами, где помимо внушительного металлического стола в центре стояли квадратный контейнер для мусора с зеленым пластиковым мешком внутри — к счастью, пустым, подумалось Даниэлю, — шкаф с прозрачными дверцами и всевозможными склянками на полках, черное клеенчатое кресло, на котором лежал «полароид», и столик с набором инструментов. Над ним висели электронные часы. На секционном столе с бороздками для стока жидкости находилось нечто круглое, накрытое куском ткани, которую Понтонес сдернул с проворством официанта, убирающего грязную скатерть.

— Но это не Томас! — воскликнул изумленный Даниэль при виде головы.

— Это, вне всякого сомнения, Томас, — возразила судья. — Сегодня днем его опознала собственная дочь. Все дело в том, что его череп гол, как бильярдный шар.

Лицо Томаса, уже принявшее небесно-голубой с зеленоватым отливом оттенок, было в ссадинах и царапинах, нетронутыми остались только полуоткрытые глаза, из-за которых он казался наркоманом. На носу и губах зияли рваные раны — по словам Понтонеса, следы зубов бродячих собак. Но особенно поразило Даниэля то, что на выбритом затылке Томаса была татуировка — тщательно прорисованный нотный стан, пять параллельных линий, на которых располагались ноты.

— Для чего ему сделали эту татуировку? — в ужасе спросил Даниэль. — Это особая форма издевательства?

— Татуировку сделал не убийца, — ответил медэксперт. — Мы внимательно осмотрели эпидермис и можем утверждать, что ее нанесли несколько месяцев назад.

— Мы думаем, что это какой-то шифр или секретное сообщение, которое Томас решил спрятать под волосами, — сказала судья. Она хотела закурить, но Понтонес, заметив ее жест, бросил на нее осуждающий взгляд.