Психиатр - Марк Фишер Страница 22

Катрин в состоянии прострации сидела на столе для осмотров в больнице, склонив голову. Около восьми часов утра полицейские и врачи «скорой помощи» со всеми предосторожностями доставили ее сюда.

От нее исходил сильный запах алкоголя и табака, что мгновенно ощущали все, кто к ней приближался. По дороге она пришла в сознание благодаря своевременной помощи врачей, которые, невзирая на годы работы по вызовам, все еще не могли привыкнуть к виду невинных юных жертв подобных жестоких нападений.

Вот уже несколько минут доктор Конвей утешала ее, как могла. Рыжеволосая, несколько грузная женщина тридцати пяти лет в одиночку воспитывала двоих детей.

— Как ты себя чувствуешь? — сочувственно спросила она девушку.

Как она себя чувствует! Катрин промолчала, просто подняла голову. Эта женщина с материнской улыбкой казалась милой.

— Нам скоро сообщат, чем тебя накачали. Мы взяли у тебя кровь на анализ, результаты будут готовы чуть позже. Может, ты помнишь, что принимала или пила?

Катрин снова ничего не ответила. Ее голова была такой тяжелой! Никогда еще она не испытывала такой головной боли, даже после самых бурных вечеринок.

И вообще, что она делает в этой больничной смотровой? Кто напал на нее? Что с ней случилось? Кто порвал ей платье? Кто ее так жестоко избил?

Вдруг она осознала, что ничего не помнит о происшедшем накануне. Это привело ее в отчаяние. Ведь могло случиться все, что угодно! Наверное, именно поэтому доктор Конвей смотрела на нее так обеспокоенно. Да, с ней явно произошло что-то серьезное. Но что? Что? Это на самом деле тревожит, когда ты не знаешь, что произошло, даже не догадываешься. Полный провал памяти!

Она вспоминала, копалась в воспоминаниях, пыталась вернуться к последнему впечатлению. И вот всплыл первый образ. Цветы. Букет цветов, присланный в клинику отцом, букет, который она кинула в лицо директору — как его звали? — крайне неприятный мужчина, вызвавший у нее антипатию с первой же минуты.

Но что же случилось между этим моментом и теми событиями, из-за которых она угодила в эту ужасную ситуацию, оказавшись в больнице, совершенно сбитая с толку, накачанная наркотиками? Если бы не следы побоев, она бы решила, что все это произошло с кем-то другим, а не с ней. Словно она пережила период безумия или полной амнезии.

— Я хочу пить, — наконец проговорила девушка.

Доктор сделала знак вошедшей в комнату санитарке, чтобы та выполнила просьбу Катрин. Доктор Конвей протянула Катрин стаканчик с водой и помогла удержать у губ. Девушка едва улыбнулась в знак благодарности, возвращая пустой бумажный стаканчик. Доктор потрогала ее лоб рукой. Температуры не было, немного выше нормальной, но ничего страшного.

Присланный из полиции фотограф, испанка, лет двадцати пяти лет, явно торопилась.

— Привет, Глория, — сказала доктор Конвей.

Обе хорошо друг друга знали — слишком хорошо, если так можно выразиться, так как виделись четыре-пять раз в неделю: количество зарегистрированных изнасилований в Нью-Йорке приводило в ужас. При этом всем известно, что это лишь малая часть. Многие женщины предпочитали хранить в тайне случившееся и не заявлять о преступлении; причиной такого отношения был стыд или боязнь репрессивных мер со стороны насильника, которым в каждом втором случае был знакомый либо родственник потерпевшей. Поистине целомудренное общество!

Доктор Конвей слегка поправила волосы девушки, глаза которой были все еще расширены от испуга, и сказала:

— Тебе больше нечего бояться, Катрин. Здесь, с нами, ты в безопасности. Больше с тобой ничего не может произойти. — Она выдержала паузу и продолжила: — Это Глория — фотограф полиции Нью-Йорка.

— Это не займет много времени. — Испанка достала маленький аппарат с достаточно яркой вспышкой и сделала снимок Катрин, сидящей на столе для осмотра.

Затем приблизилась к ней и зафиксировала разорванное платье с пятном крови в районе нижней части живота, прожженное, очевидно сигаретой, в нескольких местах.

После каждого отснятого кадра Глория улыбалась, пытаясь подбодрить Катрин. Затем она сняла ее лицо крупным планом. Оно все было покрыто синяками: левая щека припухла, а под глазом был кровоподтек. На нижней губе девушки был порез, поэтому она тоже распухла. Волосы растрепались. Молодая женщина явно подверглась нападению.

Судя по ушибам и ссадинам на руках, она, вероятно, оказывала сопротивление нападавшему, который крепко держал ее во время изнасилования.

Более внимательный осмотр позволил обнаружить ранку на кисти правой руки, Глория попросила Катрин тихонько приподнять руку, чтобы фото вышло более четким. Девушка охотно подчинилась. Рука больше не кровоточила, но на мясистой части ладони, под мизинцем, остался красноватый порез примерно семь-восемь миллиметров. Будучи достаточно глубокой, ранка могла открыться снова при малейшем нажатии.

Затем на левом запястье Катрин фотограф заметила довольно свежий шрам, оставшийся после попытки самоубийства. (Доктор Конвей сняла повязку с руки.) Поскольку его происхождение было Глории неизвестно, она сфотографировала и его. Катрин хотела ей объяснить что-то, но у нее все — слова, намерения — перемешались, мозг соображал плохо. У нее не было сил. В любом случае фотограф сама предложила ей:

— Может, ты хочешь сейчас снять платье…

Катрин вопросительно посмотрела на доктора Конвей, та кивнула головой в знак поддержки. Катрин встала и с помощью доктора сняла платье, под которым ничего не оказалось; девушка отнеслась к этому с неподдельным стеснением, какое испытывают, раздеваясь в присутствии незнакомых людей. Сначала она рефлекторно хотела прикрыть рукой низ живота, но потом поняла, что стыдиться в данных обстоятельствах нелепо, и смущенно улыбнулась, на что женщина-врач тоже ответила улыбкой: стыдливость Катрин была такой естественной!

Фотограф сделала несколько снимков и потом попросила:

— Если ты не против, повернись, мне нужно сделать фотографии со спины.

Конечно, это был обычный осмотр, и обе женщины проводили его профессионально, но, несмотря на это, Катрин испытывала не меньший стыд. В конце концов, это касалось ее женской интимной стороны! Все это напоминало ей о том, что на нее напали, возможно изнасиловали. Тем не менее она без возражений легла на живот. Защелкала вспышка.

— Ну вот и все, — сказала фотограф.

Затем она повернулась к доктору Конвей, пожала ей руку и ушла.

— Ляг, пожалуйста, в кресло, — попросила доктор. — Я сейчас тебя осмотрю.