Приподнявшие завесу. Карельский инцидент - Петр Воронин Страница 22

Все началось весной 1980-го года, когда нас с мужем особым порядком отозвали из Украины, где мы родились и жили. Я тогда была худенькой, со смешными завитками двадцатилетней девушкой – молодой женой успешного ученого. А познакомились мы двумя годами ранее, в период, когда я еще училась в университете. Леонид уже был кандидатом на звание профессора в своем «НИИ микробиологии и иммунологии имени Мечникова», и иногда приезжал с курсом лекций, а мое обучение подходило к концу – пора было браться за дипломную работу. Я, застенчивая студентка, консультировалась у красивого шатена с благородным взглядом, и с первого же дня влюбилась как наивная дурочка.

Господи, с какой же радостью я вспоминаю то время! Страсть между нами, вспыхнула как порох, и по окончании моего обучения мы уже жили и работали вместе, а к концу 79-го расписались, скромно отметив женитьбу в кругу ближайших друзей и родственников.

Так мы начинали жить. Жили, как и все советские граждане. Вместе ходили на работу, занимаясь интересным делом, а в перерывах травили байки и шутили с коллегами. Мы умели радоваться малому, и небольшой домик на окраине Харькова, оставшийся Леониду после смерти родителей, вполне нас устраивал. Помню, по воскресениям, у нас собиралась большая компания: мужчины устанавливали на бобину новенького, на ту пору магнитофона любимые пленки и садились за карты, в то время как жены рассаживались на кухне посплетничать. Так, все сидели до глубокой ночи, а уходя прощались легко, зная что через неделю все свидятся вновь. Боже, слезы каменеют у меня на глазах, когда я вспоминаю дни нашей молодости! Как могли мы потерять все то, что было нам дорого? Какой момент оказался поворотным? Трудно сейчас, по прошествии стольких лет, найти ответы, да это никому и не нужно. Винить некого, я ясно только одно: все было хорошо, до поры, пока наша идиллически-размеренная жизнь, не сменилась на нечто совсем иное, когда перед нами открылись новые, завораживающие горизонты.

Я запомнила тот день, как будто это было вчера. 14 мая 1980-го, как раз после праздников, к нам в институт заявились какие-то люди, и Леонид, обменявшись с ними несколькими фразами, был вынужден отложить работу и даже попросил меня выйти. Припоминаю, что я тогда здорово обиделась, потому что раньше у нас не было секретов друг от друга. А вечером у нас состоялся разговор. Речь шла о работе в новой, засекреченной лаборатории, где-то в Центральной Карелии. По словам мужа, нас ожидала прекрасная перспектива, поскольку на новый проект были приглашены только лучшие специалисты со всего союза. Леонид говорил красноречиво и возбужденно, его глаза горели. Я все понимала: большое доверие от государства, блестящая карьера, возможность получения льготного жилья по завершению работы и шанс поработать с элитой советской научной мысли, чего еще мог желать молодой, инициативный ученый? Его работы знают, его талант оценили на самом высоком уровне, и что самое главное – несмотря на секретность, получено разрешение взять меня с собой, хотя я на тот момент была лишь младшим научным сотрудником.

Всю ночь мы просидели на кухне, пили крепкий чай и рисовали себе светлое будущее, а на следующий день подписали все необходимые документы, в том числе подписку о неразглашении. Контракт был составлен предварительно на три года, и среди всего прочего, в договоре особый акцент был сделан на то, что на весь этот период я должна была принимать специальный препарат, исключающий возможность забеременеть. Такой «прецедент» как было указано в договоре, был крайне нежелательным, поскольку предполагал отрыв от исследований. Что это за исследования и куда конкретно нас отправят, нам предстояло узнать по прибытию в Москву. Нам дали две недели на подготовку к отъезду, подкинув нужную легенду о том, как объяснять внезапную отлучку сослуживцам и родне. Эти последние дни нашего пребывания на родине были самими мучительными и душераздирающими, и хотя внутренне мы сумели себя перебороть и подготовить, все же прощание с родимой землей лично для меня было очень болезненным. Не стану я здесь об этом писать: слишком дороги мне эти воспоминания…

Первого июня мы прибыли в столицу СССР. Нас встретили и отвезли на какой-то подмосковный армейский полигон, для инструктажа. Помню, у меня в тот день ужасно болела голова, и муж то и дело встревожено всматривался мне в лицо. Знаю, я расклеилась тогда. Мне было не по себе, как будто мы стояли на краю пропасти, и был момент, когда я хотела схватить мужа за руку и сбежать. Наверное, это было то самое проявление пресловутого «женского чутья». Что было потом, я уже плохо припоминаю. Нас проводили в высокий, просторный ангар, через широкие окна которого просматривалась вертолетная площадка. На ней находились три вертолета, «МИ-8» кажется.

Оказалось, мы были последними кого ждали: в помещении был развернут мобильный штаб, а на поставленных вразнобой металлических скамейках сидели люди. Помимо нас, в новый проект пригласили еще одиннадцать человек, среди которых, обращали на себя внимание двое бородатых, со светлым оттенком волос мужчин: как потом оказалось, шведские ученые-энергетики.

А посередине, за широким секретарским столом, восседали четверо военных, и еще двое людей в гражданской одежде. Сбоку от них, на высоком, передвижном стеллаже, была раскатана крупномасштабная карта Карелии, с нанесенными красным штабным карандашом пометками.

Один из тех, что был при погонах и выглядел постарше остальных, встал и поприветствовал всех присутствующих, а затем последовала краткая и без отступлений, насыщенная военной строгостью и патриотизмом речь. В своем обращении, он поблагодарил всех нас, за согласие потрудиться на благо нашей страны, призывал к нашей стойкости и терпению, в связи с предстоящими лишениями, и еще раз вежливо, но с металлом в голосе напомнил про нашу скромность.

Затем слово было передано штатскому. Его представили как начальника по вопросам безопасности и одного из кураторов проекта на самом объекте. И если выступающего первым я сейчас и не вспомню, то образ этого дьявола надолго врезался в мою память! Он казался живой реинкарнацией самого Гейдриха ^[8]: высокий, слегка сутулый, с бледной как у больного младенца кожей. Ледяной взгляд злых, бесцветных глаз и отвратительная усмешка, вот каким я впервые сумела рассмотреть Альберта Краца – нашего начальника охраны.

И снова я почувствовала тогда неладное, словно предчувствуя большие беды, которые обрушаться на нас из-за того, что мы связались с этим человеком. Если бы я знала, чем обернется для нас это знакомство, я бы никогда не села в эти проклятые вертолеты!

Но вот, представившись, он заговорил, и однако, голос его не вызывал отторжения, наоборот, незыблемое спокойствие и вкрадчивость, оказывали почти гипнотическое действие. Он предупредил нас о том, что как только он начнет раскрывать ту информацию, которая является секретной, дороги назад уже не будет, (а была ли она уже тогда?) и те, кто по каким-то причинам передумал, вправе еще отказаться от кампании, без ущерба для своей репутации и карьеры. Все промолчали, и он посвятил нас, наконец в суть проекта.