Хорошая я. Плохая я - Эли Ленд Страница 21

– Ага, у меня самая большая роль, между прочим. Я буду рассказчиком. Мисс Мехмет говорит, это потому, что у меня поставленный голос.

– Приятно слышать, правда, Сас?

Она кивает, но без особого чувства. Мечтает о том, чтобы потрахаться с Хасаном или уйти из этого дома и никогда не возвращаться. Сидит с остекленевшим взглядом, то и дело касается пальцем носа. Майк не слепой, все видит. Предпочитает не замечать. Терпеть. Ее подвал битком набит секретами.

Она не здесь. Трахается. Трахается по полной. Трахается вовсю.

– Милли, вернись на землю, Милли, – слышу, как говорит Майк.

Я снова уставилась, теперь на Саскию.

Фиби бросает реплику – если бы взгляды убивали. Саския распрямляет спину, пытается проглотить кусок. Майк говорит – довольно, хватит. Разговор продолжается. Банальный. Пустой. Жуем, беседуем. Фиби была права – курица и правда сухая. Майк спрашивает у нее, как она справляется с текстом своей роли, советует взять у меня книгу, написать по ней шпаргалку и все время повторять. Для Фиби это как красная тряпка для быка, сигнал к атаке.

– Вы в своем репертуаре. Я уже почти всю роль выучила, но вы же так заняты, где уж вам заметить, блин.

Она постоянно отпивает из своего бокала, вино бросается ей в голову, повышает градус ярости.

– Еще одно такое высказывание, и ты выйдешь из-за стола, ясно? И это когда мама приготовила такой прекрасный обед.

– Я прекрасно могу обойтись без маминого обеда, – отвечает она.

Саския открывает рот, хочет что-то сказать, но снова закрывает. Смелости не хватает, в отличие от дочери. Она говорит, что ей нужно в ванную, высморкаться.

– Да я просто пошутила, господи боже мой.

– Последнее предупреждение, Фиби, ты поняла? – отвечает Майк.

Она втыкает вилку в картофель, смотрит на него, говорит «поняла». Он проводит рукой по волосам, вздыхает, спрашивает, не положить ли мне еще курицы.

– Нет, спасибо, я сыта.

– А мне ничего больше не предложат?

– Хочешь еще курицы?

– Нет, спасибо. Я бы выпила еще вина.

– Не сегодня, – возражает он.

Поздно. Она берет бутылку, расплескивая, наливает себе бокал. На этот раз полный. Губы у нее становятся красными.

– Не стоит, Фиби.

Он поднимается, забирает у нее бокал и выливает вино в раковину.

– Раньше ты не возражал.

– Раньше ты вела себя лучше.

Она смотрит на меня, я понимаю, что она во всем винит меня. Майк возвращается за стол и пытается зайти с другого конца:

– Почему бы вам, девочки, не поработать над спектаклем вместе, поможете друг другу.

– Я за, – отвечаю.

– Мы работаем над спектаклем вместе с Из.

– А нельзя ли Милли подключить?

– Ее можно только исключить.

– Не нужно грубить.

– Я не грублю. Почему ты всегда на ее стороне?

– Я вообще ни на чьей стороне.

– Да, как же. Меня как будто вовсе не существует.

Он мог бы все рассказать ей, обезвредить бомбу. Объяснить, почему мы с ним проводим много времени вместе, куда мы ездили, когда я пропустила школу. К юристам. О чем мы говорим по вечерам.

О тебе. Но он ничего этого не рассказывает. Он говорит, что помогает мне адаптироваться к жизни в новой семье, это важная задача, это требует времени и внимания. Фиби хочет что-то ответить, но тут возвращается Саския, в руке у нее бокал с толстым дном. Лед. Ломтик лимона. Она садится, перебирает свое ожерелье, золотое, такое же, как у Фиби и у меня. Фиби сразу же реагирует на бокал и на то, чем занимается мать.

– Ну, раз ты переключилась на напитки покрепче, я выпью твое вино.

Она берет бокал Саскии и допивает остатки. Лолита, юная искусительница, она знает все кнопки, на которые можно нажать. Майк кладет ладони на стол, внушает себе успокоиться, сам к себе применяет свои профессиональные методы. Встает и говорит:

– Я не прошу тебя, Фиби, я приказываю тебе. Выйди из-за стола. Если ты не наелась, возьми еду с собой, но отправляйся немедленно в свою комнату. Сегодня вечером я предпочел бы тебя больше не видеть.

Она подчиняется. Пар накапливается постепенно. Когда накопится – потребует выхода.

Мы остаемся втроем.

Ничего не могу с собой поделать, мне жаль ее, я тоже испытывала это. Жуткое одиночество рядом с человеком, от которого ждешь поддержки. Защиты. Майк извиняется, спрашивает, не голодна ли я.

– Нет, спасибо. Я, наверное, тоже пойду, если вы не возражаете.

– Конечно, и прими мои извинения, что все так вышло.

Останавливаюсь возле комнаты Фиби, гадаю, чем она там сейчас занимается. Пишет эсэмэски Иззи? Рассказывает ей, как ненавидит своих родителей, как ненавидит меня?

Счастливой, новой семьи не существует в природе.

– Милли, это Майк, ты слышишь меня?

Не плачь, прошу тебя.

– Милли, с кем ты разговариваешь?

Я спасу тебя, честное слово.

– Все хорошо, Милли.

Нет, уже поздно.

Кто-то кладет руки мне на плечи, держит их. Сжимает. Слышен голос: «Милли, ты должна выйти оттуда». Я открываю глаза и вижу перед собой Майка.

– Успокойся, все хорошо.

– Нет, Майк, они зовут меня. Им страшно.

– Возьми меня за руку, Милли. Вот так, добрая ты душа.

Когда Майк выводит меня из подвала, свет в коридоре слепит меня. Прожектор. Высветил меня. Такую, какая есть. Я начинаю плакать, он прижимает меня к груди. Его сердце стучит как-то очень громко, слышно через толстую ткань пиджака. Ему не положено прикасаться ко мне, но мне приятно, что он это сделал.

– Простите меня, – я говорю, уткнувшись лицом ему в грудь.

– У тебя нет причин просить прощения, Милли.

Есть.

Много причин.