Отзвук прошлого - Светлана Мерцалова Страница 21

Недолго Стародубцев оставался богатым, тут старуха не врала. Мы хорошо подрастрясли его капитал. В какой-нибудь год он спустил все и вернулся на Урал спасать то, что можно еще спасти, чтобы не пустить заводы с молотка…

Дальше был князь N – эдакий молодящийся старичок со сладкой улыбкой. Рядом со мной он снова чувствовал себя молодым, словно юноша, и все умершие чувства его возродились. Князь мог часами смотреть на меня в лорнет и восхищаться:

– Magnifique! Mais quelle beauté!

Жуткое зрелище, когда старый койот теряет голову от любви. Он красит волосы, румянится, носит костюмы светлых тонов. С ним нелегко общаться, он почти выжил из ума и часто заговаривается.

В молодости князь имел успех у женщин, и до сих пор не может этого забыть. Объясняясь мне в любви, он часто перескакивал на воспоминания о своих прошлых победах. Путал меня со своими бывшими пассиями, начиная рассказ об одной из них, он никогда не заканчивал, сбивался, сам не замечая этого. Мне часто приходилось выслушивать весь этот бред, за что, конечно, ему пришлось заплатить.

Князь часто бывал у меня на спектаклях. Сидел, словно завороженный, боясь пропустить даже слово. После спектакля он плакал, стоя на своих ревматических коленях, обещал жениться и сделать из меня княгиню. Интересно, куда он собирался деть свою высохшую, как жердь, жену, столь древнюю, как и ее род, что начинался от Рюриков?

В последние дни он стал таким восторженным, стал заговариваться, даже забывать, кто он такой. Вдруг пропал, говорили, что он попал в психиатрическую клинику, что его увезли лечиться за границу…

Что дальше? Фабриканты, сахарные короли, торговцы пушниной, денежные тузы, владельцы сталелитейных заводов. С ними я не церемонилась. Бывшая голытьба, волей случая добравшаяся до денег, порой не знающая элементарных правил этикета, смотрели на меня, как на богиню. И платили, платили, платили…

Тут еще кинематограф, что стремительно ворвался в мою жизнь. Полчаса на экране, и я – звезда, получаю сотни писем от мужчин, что сходят по мне с ума.

И вот я, царившая за счет слабости мужчины, презирала тех, кто мне платил. Чем больше я презирала их, тем больше они платили и вкладывали деньги в мои спектакли. Благодаря тому я играла самые интересные роли, была царицей сцены.

Я умею быть признательной и дать мужчине наслаждение, не впуская никого в душу. Могу привязать мужчину к себе, чтобы снова и снова он хотел только меня. Успех шел по нарастающей, и чем больше я разоряла, тем больше они хотели быть разоренными.

Каждое утро я просматривала прессу, стараясь запомнить лица известных и богатых особ. Когда я видела их на своих спектаклях, то работала только на них. Чем почетнее был гость, тем чувственнее был мой голос и ярче сияли глаза. Все, слова любви, смех, слезы – все было для них. Почти всегда это срабатывало…

Пишу письмо, я так устала, что решила провести вечер дома. Как всегда, на спектакле я выложилась до конца, и благодарные зрители засыпали меня цветами.

Десяток фотографов ослепили вспышками, когда я выходила из театра. Двигаясь к автомобилю, я обворожительно улыбалась всем тем, кого из-за вспышек фотокамер видеть не могла. Публика скандировала мое имя.

Неожиданно суеверное чувство овладело мной. Ведь отчасти такому успеху способствовала моя связь с бароном Штицбергом, а в последствие его самоубийство, ибо мое имя мелькало во всех газетах. Газетчики ухватились и раздули эту историю до всенародной сенсации. Публика валом повалила на мои спектакли, всем хотелось увидеть эту «la femme fatale», ту, что манит, толкает на безумства и губит…»