Семнадцать каменных ангелов - Стюарт Арчер Коэн Страница 21

Густаво отдохнул и теперь лающим голосом завел сентиментальную «Cafetin de Buenos Aires», выводя звонкие ноты меланхолических воспоминаний о кафе, где он познал, что такое жизнь.

– Эта у него получается лучше, – заметил Шеф. – Он распевается.

Принесли шампанского, и они выпили за приезд доктора Фаулер в Буэнос-Айрес, потом наступил черед Шефа петь.

Прошло столько лет, а вид Шефа в его актерском смокинге не переставал казаться Фортунато комичным. Бианко откашлялся и сделал большой глоток воды.

– «Mano a Mano», [47]– скомандовал он музыкантам, и они заиграли классическую мелодию, которой было не меньше семидесяти лет. Шеф запел, и его лицо приняло надменное, почти высокомерное выражение. У него теперь было настоящее полицейское лицо – cara de policía.

– Это одна из самых классических, – пояснил Фортунато.

– Я ничего не могу разобрать.

– В ней много лунфардо. А рассказывает она вот что. От певца уходит к богатым бездельникам его женщина. Она швыряет их деньги в уличную толпу, и делает это, будто кошка, забавляющаяся с несчастной мышкой. Человек раздавлен, но он не сдается. Он говорит, что, когда ты стар и некрасив и тебя выкинули на улицу как отслужившую мебель, не забудь, что у тебя есть друг, который все равно поможет советом, даст тебе в долг или сделает все, что в его силах. – Фортунато ласково посмотрел на нее. – Он все еще любит ее.

Гринго вскинула голову, и ее настороженность смягчилась в сентиментальной улыбке.

– Это прекрасно.

– Да, – ответил он. – Это прекрасно.

Под аплодисменты Шеф вернулся за столик и пустился в пространные рассуждения о танго и вредоносном влиянии рок-н-ролла. От гриля ничего не осталось, и Фортунато заказал еще вина. Шеф пригласил Афину танцевать, и, сбившись поначалу несколько раз, она на протяжении двух минут старательно повторяла основные па. Фортунато с удовольствием смотрел, как она застенчиво улыбалась, когда он с женой Бианко поравнялись с ними; и, когда начался следующий танец, он, как само собой разумеющееся пригласил сеньору доктор. Церемонный кивок, пальцы сплелись, вторая рука осторожно поддерживает ее плечо. Он пытался скрыть волнение, расточая комплименты и показывая следующее па, и общая для двоих неловкость помогла ей забыть о ее загадочной отдаленности и стать молодой женщиной в баре Буэнос-Айреса, танцующей с мужчиной, вполне годящимся ей в отцы. В какой-то миг ему захотелось поцеловать ее.

Они ушли в три часа, когда кофе уже был бессилен побороть ее усталость. Книжные лавки на Корриентес закрылись, и в темных закоулках и улочках зарыскали тени вороватых элементов большого города. По Пласа-Мисеререс, вокруг пьедестала величественной статуи, расписанного лозунгами против Международного валютного фонда, слонялись банды малолетней уличной шпаны, высматривая жертвы. Афина давно уже не произносила ни одного слова, и Фортунато снова пришла на ум вся абсурдность этой ситуации. Убийство Уотербери. Смерть его собственной жены. И он между Сциллой и Харибдой обоих событий. Он покосился на гринго. Ее голова откинулась на спинку сиденья, рот полуоткрыт; она спала безмятежным сном праведника. Скользившие по коже тени делали ее совсем юной и похожей на ребенка.

– Для тебя так все просто, – ласково проговорил он. – Съешь несколько бифштексов, напишешь отчет и отправишься домой. А мы – нам придется остаться и жить в этом борделе.