Тьма на ладони - Иори Фудзивара Страница 21

Вывод один: эту копию кто-то стащил.

Возможно, кто-то из чужих. В наш рекламный на десятом этаже посетители заглядывают с утра до вечера. На зеваку, слоняющегося по этажу от нечего делать, никто и внимания не обратит. Сотрудники, работающие допоздна, сдают ключ от зала охраннику. Но если охранник выскочит куда-нибудь на минутку, – можно запросто и войти, и уйти незамеченным.

Был ли в моих рассуждениях смысл? Не знаю. Но память понемногу восстанавливалась.

Я вспомнил, что сказал Исидзаки после обеда. «Копаться в прошлом – не в моих интересах». Не думаю, что я сфальшивил. Да он и сам намекнул мне о том же самом. Пожалуй, мне следовало слушать его внимательнее. Принимая меня в эту компанию, он ставил эксперимент. А еще точнее – проверял меня на вшивость.

Двадцать лет назад «Тайкэй» нанимала меня, даже не выяснив моей подноготной. Копни эти ребята мое прошлое – я ни за что не получил бы руководящей должности в такой престижной компании. Это вам не «Фудзи-про», куда я устроился после трех месяцев подработок!

Но ко времени моего найма проверки личности в «Тайкэе» были упразднены. Так решил Исидзаки, когда служил начальником отдела кадров. Именно он настоял на отмене таких проверок, чтобы избежать возможной дискриминации. Это теперь, в девяностые годы, все приблизилось к здравому смыслу. А еще в семидесятых подобные пережитки были неотъемлемой частью Системы.

Но чем выше ты забираешься, тем виднее твой зад окружающим. И как бы ты ни старался, твое прошлое перед кем-нибудь да вылезает. Именно поэтому я не рассказывал о своем прошлом никому, кроме Какисимы. Только он знал о том, что я был первым и единственным сыном главаря преступной группировки. Да не просто группировки, а мафиозного клана, державшего под контролем огромную территорию. Старшеклассником я вел себя как заправский якудза. И поменял свои привычки лишь несколько лет спустя.

«Копаться в прошлом – не в моих интересах…»

Мой ответ президенту слетел с губ неосознанно. Возможно, я просто напомнил ему об ошибке, которую он допустил двадцать лет назад, не покопавшись-таки в моем прошлом. Возможно, он помнил об этом все эти годы и без напоминаний. Возможно, мне просто хотелось его отблагодарить, но я не нашел подходящих слов. А может быть, температура под сорок просто расплавила мне мозги. Не знаю.

Я посмотрел в окно. День начинался совсем не так, как вчера. Солнце уже всходило, и его лучи карабкались все выше по углам небоскребов. Я смотрел в окно, и окна домов отбрасывали мне в глаза блики солнца. Разгоралось утро ранней весны.

Я вернулся к себе. Еще раз заглянул в стол. И понял, что пропала не только кассета. В ящике также не было ни визитки профессора Ёды, ни карты, которую нарисовал Исидзаки. Хотя уж их-то, помню точно, я сунул сюда перед тем, как заперся в переговорной.

Я позвонил охраннику. Имя человека, который сдал вчера ключ от рекламного, они записали. Я спросил, кто это. В 17:50 ключ сдала госпожа Мари Охара, сообщила охрана.

– И вы ничего подозрительного не заметили?

– Да нет… – ответили мне и повесили трубку.

Я взглянул на часы. Полвосьмого. Экстренное совещание директоров вот-вот начнется. Для обычных сотрудников выходить на работу еще рановато. Самое время, чтобы звонить с работы куда тебе вздумается.

Открыв ноутбук, я запустил поиск, который не успел закончить вчера. На экране высветились адрес и телефон. Я снял трубку и набрал номер.

Ответили практически сразу:

– Алло! Ёда слушает.

Голос почти тот же, что и по телевизору. Меня тоже будили сегодня утром, но я говорил куда раздраженнее.

– Господин Ёда?

– Это я…

– Моя фамилия Хориэ, я из компании «Напитки Тайкэй». Извините, что беспокою в такой ранний час. Я хотел уточнить, знаком ли вам Хирохиса Исидзаки, президент нашей компании?

– «Напитки Тайкэй»? Президент Исидзаки?

– Да-да. Вы его знаете?

– Имя слышал. Но встречаться не доводилось.

– То есть вы не знакомы?

– Нет. А в чем дело?

– Странно… – сказал я. – Дело в том, что вчера я просматривал видеозапись, которую сделал господин Исидзаки. А поскольку в этих кадрах оказались и вы, хотелось бы кое-что уточнить.

– Не пойму, о чем вы. Нельзя ли подробнее?

В двух словах я пересказал ему содержание записи. Не упомянув ни о компьютерной графике, ни о рекламном ролике.

– С ума сойти! – с чувством воскликнули в трубке. – Вы знаете… Здесь какая-то ошибка. Я уверен, он снимал кого-то другого. Действительно, я живу на Ниси-Адзабу. Но я не бегаю по утрам. И с господином Исидзаки никогда не встречался… Так вы поэтому звоните?

– Нет, – ответил я. – Я звоню не поэтому. Сегодня ночью президент Исидзаки скончался. А я уполномочен оповестить всех его родных и знакомых.

– Скончался?! Да что вы говорите! Не знаю, что и сказать… Но постойте, ведь смерть такой крупной фигуры – серьезная новость. Только что новости посмотрел – там ничего не было. Да и в утренних газетах об этом ни строчки…

– Это случилось после полуночи. Официальных сообщений прессе еще не делали.

– Вот оно как… Значит, к утренним новостям не успели. А он, я слышал, был еще молодой?

– Шестьдесят шесть. Покончил с собой.

В трубке помолчали. Потом отозвались:

– Ужасно, конечно… Очень признателен за сообщение и очень сожалею о том, что случилось. Но, как я уже сказал, с господином президентом я никогда не встречался. Вы уж меня извините за бестактность, но мне, ей-богу, сейчас не до этого…

– Ну что ж, – сказал я, – наверное, господин президент ошибался, считая вас своим близким знакомым. Ради бога, извините за беспокойство.

– Ну что вы, со всеми бывает. Прошу принять мои соболезнования.

– Благодарю вас. Ну что же, буду звонить дальше по списку.

Подбросив ему еще парочку извинений, я повесил трубку. Взгляд упал на экран ноутбука.

Итак. Первое, о чем он подумал, услыхав о смерти Исидзаки: знает ли пресса? Ёда знал, что по возрасту помирать президенту еще рановато. [18]В таких случаях первое, о чем спрашивают, – от чего человек скончался. Но он даже не заинтересовался способом самоубийства. Я нашел в компьютере возраст профессора Ёды. Тридцать девять. Проницательный экономист? Герой информационной эпохи?