Окаянный талант - Виталий Гладкий Страница 21

– Как раз этот огород просто необходимо городить… Хельги, – спокойно ответила Ожега, будто и не заметив некоторой взвинченности в поведении художника.

Олег решил, что ослышался:

– Как… как вы сказали?!

– Я назвала твое настоящее имя.

– Настоящее…

Художник оцепенел. Этим именем его называл только один человек во всем мире – родной дед.

При крещении Олег был записан в святцах под двойным именем – как Олег и как Хельги. Но это он узнал, будучи уже взрослым; как и то, что имя Олег происходит от немецко-скандинавского имени Хельги.

Дед сделал запись тайно, не поставив в известность даже родителей внука. (То же самое он когда-то проделал и со своим сыном, отцом Олега; на самом деле отца звали не Илья, а Элиас). Сам Олег тоже понятия не имел, что он наречен еще и иностранным именем до тех пор, пока дед не стал обучать его мастерству художника.

Мальчик, которому, в общем-то, было все равно, как его называют, долго считал, что Хельги – это просто ласкательное прозвище и никакого отношения к их семье не имеет. Пока однажды ему не попалась на глаза старая фотография, на которой были изображены прапрадед и его жена.

О прапрадеде в семье мало что было известно. Его жизнь – это сплошная тайна. Все знали только то, что он долго был холостяком, много путешествовал по миру, и, несмотря на юные годы, успел повоевать в Америке, когда там шла гражданская война. (Правда, неизвестно, на чьей стороне – южан или северян).

Потом прапрадед поступил на службу к британскому монарху, участвовал в многочисленных сражениях, получил большой чин и кучу орденов, затем (неизвестно, почему) переметнулся к французам; там он убил на дуэли какую-то важную шишку (может даже генерала), и бежал в Россию, где и поселился, приняв российское подданство.

Наверное, он совершил этот поступок не от большой любви к новой родине, а чтобы спасти свою бесшабашную жизнь бретера и авантюриста от преследований то ли французского, то ли британского, то ли обоих правительств сразу.

Правда, перед этим прапрадед, которому к тому времени стукнуло уже немало лет, успел жениться на двадцатилетней девушке по имени Луиза. Она была дворянских кровей из добропорядочной семьи немецких бюргеров [21].

Семейная легенда гласит, что прапрадед окрутил будущую жену лихим гусарским наскоком – всего за один день влюбил в себя невинную прелестницу, попросил ее руки у родителей и обвенчался.

Свадьба, увы, не состоялась, потому что ему пришлось срочно уносить ноги от своих недоброжелателей. Жених и невеста едва не на ходу вскочили в дилижанс, где дружно сплели своим попутчикам какую-то душещипательную амурную историйку (похоже, чистая и непорочная Луиза оказалась под стать ветреному суженому), и те устроили им свадебный пир в каком-то безызвестном яме [22], где им прислуживал за столом станционный смотритель.

Приехав в Россию, прапрадед срочно поменял свою фамилию на фамилию жены и стал Радловым. Наверное, он чересчур много нагрешил, и таким образом решил спрятать концы в воду.

Фотография супружеской четы Радловых, которую нечаянно нашел Олег, была наклеена на плотный картон, а внизу находилась подпись золотым тиснением – в углу картонной рамки фирменный знак фотоателье и имя фотографа «Karl Bulla» (мелким шрифтом), а имена изображенных на снимке – «Helge und Luise Radloff» – более крупным шрифтом с лихими завитушками.

Так Олег и узнал, что получил свое второе имя в честь прапрадеда.

– Откуда вам известно это имя? – опомнившись, требовательно спросил Олег.

– А каким образом ты определяешь, где и сколько нужно положить той или иной краски на холст, чтобы написанное тобой полотно было не мазней, а картиной?

– Понятно, – буркнул Олег. – Кто на что учился…

– Верно. Именно так.

Несмотря на архаический вид и весьма преклонные годы, старуха говорила вполне грамотно, почти по-современному, в отличие от Беляя.

«Может, это какая-нибудь ученая дама, которая ушла в отшельничество? – подумал Олег. – А что, вполне возможно. Обнаружила у себя нестандартные экстрасенсорные способности и предпочла удалиться от мира в глухомань. Такие случаи бывали. Почему не в православный монастырь? А потому, что ее дар по церковным канонам попахивает серой. Он не от Бога, а от дьявола. Интересно, сейчас мои мысли она прочитала?».

Он украдкой посмотрел на Ожегу. Но, похоже, в данный момент ей было не до чтения мыслей.

Она усердно орудовала пестом, растирая в ступке какие-то снадобья в порошок. Работала Ожега сосредоточенно, хмуря густые, сросшиеся у переносицы брови, при этом что-то тихо и напевно бормоча себе под нос.

Ожега совершенно не обращала внимания на Олега. Но он был не в претензии. Каким-то образом художник сообразил, что она готовится к сеансу ясновидения. А иначе, зачем старый прохиндей Беляй так настаивал, чтобы Олег обязательно пообщался с ведуньей.

– И долго мне так сидеть? – наконец не выдержал Олег чересчур затянувшейся паузы.

Ответом ему было молчание. Старуха продолжала свои манипуляции, совершенно не обращая внимания на художника.

Ему очень хотелось как можно быстрее покинуть эту избушку на курьих ножках. Он вдруг увидел себя как бы со стороны, глазами другого человека.

«Что делает вполне современный горожанин, не сильно обремененный предрассудками, в жилище отшельницы, возможно, полусумасшедшей? – вопрошал незнакомец. – Он хочет узнать свою судьбу… Какая чушь! Это по определению невозможно. Наверное, этот глупый малый не знает, что судьба человека на коленях богов. Так говорили древние. Ее можно в любой момент стряхнуть с колен, как пыль, и тогда любые предсказания окажутся всего лишь набором пустых, ничего не значащих фраз, сотрясением воздуха в колбе…»

Олег попытался освободиться от наваждения, но не смог. Его второе «эго» – если это было оно – продолжало с циничным напором:

«Кому ты поверил, чудак? Старому пердуну, у которого с годами поехала крыша, и он впал в язычество. Еще бы не впасть. Тут в округе верст на двести нет ни одной церквушки. Вот бабки-дедки и создали свою мафию, сообразуясь с древними верованиями, в которых человек неразрывно связан с природой и ее тайными силами. Вполне естественный процесс. Посидишь в глухомани лет, эдак, пятьдесят, конфуцианцем станешь, даже не зная основ учения мудрого китайца Конфуция…»

– Теперь я знаю, что ты пришел ко мне с чистым сердцем и добрыми помыслами, – вдруг нарушила сильно затянувшуюся молчанку Ожега. – Твоя душа – как чистый бумажный лист. Но на нем вскоре могут появиться письмена, начертанные кровью. Берегись неведомого писца, он уже приготовил перо.