Плюс-минус бесконечность  - Наталья Веселова Страница 20

— А что ты хочешь? Месть за квартиру, — четко определила на следующий день Лена, выслушав сбивчивый рассказ подруги. — Подожди еще: это только начало.

— Нет, нет, — цеплялась за призрак на цыпочках уходящей любви, повторяла Лёся. — Он просто боится меня потерять… Хочет, чтобы меня ничто не отвлекало от семьи… Просил о ребенке! А какой уж тут ребенок, если бы новая работа, творчество…

— Не вздумай! — крепко схватила ее за запястье товарка. — Понимаю, что и хочется, и колется, и возраст… Но только мнится мне — что-то очень нехорошее тебе в полную мощь светит…

Пристальная забота о ее благополучии продолжалась: через несколько дней случилось так, что, собравшись с мужем в гости к его родственникам, Лёся, отчаянно желая понравиться, соорудила себе с помощью старинных, еще бабушкиных щипцов, богатую, пышную, очень шедшую ей прическу — но коварный май в очередной раз прикинулся ноябрем, и к полудню едва ли не подморозило. Лёсю это ничуть не пугало: привычная к местным погодным метаморфозам, она ходила с непокрытой головой, случалось, и в нешуточные холода. Оба они уже стояли в плащах у выхода, когда Олег достал с полки какую-то случайную шапку — маленькую, тесную, вовсе не подходившую по цвету и фасону, — и ласково протянул жене:

— Надень, моя хорошая, простудишься…

Та с улыбкой отказалась:

— Ты что! Я все утро волосы накручивала — да и вообще не привыкла…

Но рука с шапкой никуда не исчезла, голос зазвучал строже:

— Надень, я сказал. В такую погоду без шапки менингит обеспечен.

Напрасно Лёся пыталась объяснить, что и зимой ее голова не мерзнет, доказывала, что дойти от подъезда до машины — это две минуты, за которые и ребенок бы не простудился, уверяла, что, наконец, такая заботливость ни к чему, потому что испортить прическу да и вообще надеть такую идиотскую шапчонку она все равно ни за какие коврижки не согласится…

— Тогда ты остаешься дома. Лучше пусть мои тетки удивятся, что я пришел без жены, чем ты умрешь от менингита, — и Олег быстро забрал из рук изумленной жены ключи от квартиры. — А чтобы ты сдуру не выскочила, тебя придется запереть, как непослушную девочку…

— Ты что, с ума сошел? — начала она в полном недоумении. — Тебя всю зиму не волновало, ношу ли я шапку в минус двадцать, с чего вдруг в мае…

— Милая, для настоящего мужчины женщины — как маленькие дети, которых иногда приходится ограждать от них самих… — муж с улыбкой, легонько, почти ласково оттолкнул ее, ловко выскользнул за порог — и ключ в замке, не имевшем внутренней задвижки, повернулся на два оборота.

Возмущенная, обиженная, она пробовала биться в дверь, но сразу поняла всю зряшность этой затеи и оскорблено просидела взаперти до глубокой ночи…

И на этот раз они, конечно, помирились, потому что Олег вернулся милым, забавным, почти не пьяным и принес кучу гостинцев — а Лёся и без того всегда готова была простить, забыть, начать сначала: это у него ведь просто от излишней старательности, от страха за ее здоровье, за их будущее, за возможность иметь детей… Но Лена качала головой: «Смотри, подруга, коготок увяз — всей птичке пропасть!» — ах, да пусть себе бормочет, она ведь некрасивая и обиженная, от зависти сохнет, что ее слушать!

В самом начале осени, отправившись в чужой захолустный городишко на машине к его друзьям-артистам, — они теперь общались только с его друзьями, а ее подруги были мягко, но настойчиво вытеснены из их общей жизни — супруги на обратном пути заблудились среди незнакомых проселочных дорог, уныло перетекавших одна в другую меж заброшенных полей… Карта оказалась на редкость бестолковой, человеческое жилье смутно виднелось вдалеке, за совсем уж непроезжими тропами, стрелка на датчике уровня топлива неуклонно стремилась книзу, но заправки тоже не попадались, приближалась ночь — а дорога вдруг нырнула в бесконечный, стеной стоявший лес… В лесу случались неожиданные просветы, но уж лучше бы их не было, потому что заброшенные, полусгнившие дома, кое-как стоявшие там вдоль дороги, явно давно покинутые жителями, откровенно пугали припозднившихся путников, особенно если мелькал вдруг среди разрушенных стен совершенно неподходящий к обстановке одиночный квадрат освещенного окна… В какой-то момент обоим стало по-настоящему страшно, когда внезапно выехал откуда-то с заросшей боковой тропы темный пикап, явно стремившийся перекрыть им путь, не успевший — и с полчаса провисевший у них на хвосте, выжидая шанс для обгона… Супруги напряженно молчали: опасность была очевидной, оставалось только лететь очертя голову по разбитому, щелястому и горбатому шоссе на предельно возможной скорости и молить Бога, чтобы с машиной ничего не произошло и не кончился бензин…

Но вдруг — словно Китеж поднялся со дна волшебного озера — впереди возник неизвестный, ярко освещенный город, как-то разом со всех сторон замелькали попутные и встречные машины, пикап-призрак исчез в ночи, зато прямо перед ними приветливо засияла скромная бензоколонка с небольшим кафетерием по соседству. Усталые, молчаливые, на трясущихся от напряжения ногах, Олег с Лёсей ввалились в кафе и рухнули за ближайший столик.

— Кофе, ради Бога, кофе! — хором взмолились они подбежавшей доброй хозяйке, переглянулись и согласно коротко рассмеялись: страх остался позади, растаял.

Кофе подали на подносе, обставив все со знанием дела, по-европейски: кроме вместительных кофейных кружек, полагались миниатюрные плошки с разными видами сахара и две небольшие нарядные чашечки с горячим молоком. Улыбаясь, Лёся пододвинула их к мужу: оба давно знали друг про друга, что она не терпит молока, даже запаха не выносит — а ему, наоборот, подавай все молочное, без этого и жизнь не мила. Но Олег, тоже не смахивая улыбку, вдруг взял одну чашечку и быстро вылил молоко в Лёсин крепкий кофе:

— Пей с молоком: так вкуснее, — влюбленно глядя на жену, сказал он.

Лёся огорчилась: для нее кофе был испорчен безнадежно, она теперь не то что пить его не могла — даже понюхать. Но глупо было бы ссориться после пережитого нешуточного стресса, поэтому, списав поступок мужа на волнение и усталость, она осторожно протянула ему свою кружку:

— Зачем… Ты же знаешь… Сейчас я закажу себе черный, а ты выпей оба… — и поперхнулась, второй раз за их короткую совместную жизнь увидев, как быстро меняется лицо любимого человека: изнутри словно всплывало другое, вовсе ей не знакомое, — не лицо, а харя…

Она отшатнулась, в голове в этот миг пронеслось: «С ним нельзя жить, надо разводиться…». Но из-за чего разводиться? Из-за чашки молока? Из-за шапки? Из-за придушенного будильника?

— До коих пор я буду терпеть твои выкрутасы?! — низким чужим голосом произнес Олег. — Даже сейчас, когда Бог знает, что могло с нами случиться, ты не перестаешь кобениться! Другая бы за такую заботу руки-ноги мне целовала… А ну, пей сейчас же, что дают, нахалка. И пока не выпьешь — из-за стола не встанешь.

— Встану, — немедленно отодвигая грохочущий по плитками стул, поднялась Лёся, твердость характера благополучно унаследовавшая от матери. — Этот кофе — мой. Как и тот, что ты пьешь, — и молоко в нем, кстати. Как и тот хлеб, который ты ешь каждый день. Как и тот бензин, на котором ты ездишь. Как и тот дом, в котором ты живешь. И даже как те подарки, которые ты даришь своим знакомым! А копеек, что ты приносишь от случая к случаю, хватает ровно на твои сигареты!