Киллер с пропеллером на мотороллере - Алексей Тарновицкий Страница 20

Сзади не было никого — то есть вообще никого, если не считать этого поганца страха, который сотворил со мной такую издевательскую шутку. Лишь высокие сосны, и березняк, и нутро леса, светлое у дорожки и темнеющее там, в глубине.

— Бима, ну ты и сука! — с чувством воскликнула я. — Нельзя же так пугать хозяйку! Что ты там узрела — белку? Птицу?

Но Бимуля уже, как ни в чем не бывало, вынюхивала что-то у края аллеи. Тоже мне, помощница, нечего сказать… С таким доктором Ватсоном Шерлок Холмс сразу окочурился бы от раннего инсульта. Не успела я успокоиться, как из боковой аллеи вышел человек и быстро направился в нашу сторону. Мент! Видит бог, еще никогда в жизни я так не радовалась появлению милиционера — пожилого дядьки с густыми усами и добрым лицом.

— Это вы кричали, девушка? — спросил он еще издали.

— Ага, товарищ сержант, — виновато кивнула я. — С собакой играла.

— А, ну если с собакой… — Мент снял фуражку и вытер ладонью вспотевшую лысину. — Жарко сегодня.

— Очень! — с чувством подтвердила я. — Очень жарко! А вы что, тут дежурите?

Сержант вздохнул:

— Приказ есть приказ, дочка. Выполняем охрану мест отдыха трудящихся. Вот так-то… — Он водрузил на место фуражку и покосился на Биму. — А на собаку надо бы намордник. Как положено по закону.

— У меня всё с собой — и намордник, и поводок. — Я показала милиционеру упомянутые предметы. — Как к трудящимся выйдем, так сразу и надену. Обещаю. Пока-то ведь тут все равно никого, правда?

Мент с сомнением покрутил головой:

— Никого-то никого, да вот, понимаешь ли… — Было видно, что ему очень хочется сказать мне намного больше, но приказ не позволяет. — Все равно, дочка, ты тут это… осторожней ходи, ладно? И лучше бы не одна, а с подружками. А еще лучше с парнем. Парень-то есть?

— Есть, но не здесь, — с сожалением ответила я.

Из глубины аллеи нарисовался давешний велосипедист и проскочил мимо. Мент неодобрительно посмотрел ему вслед:

— Во как гоняют… Ладно, если все в порядке, то продолжайте отдыхать… — Он повернулся уходить. — Но если что, дочка, то мы тут, недалече. У памятника летчикам. Просто крикни, мы услышим. Если что.

— Если что, крикну, — улыбнулась я. — Спасибо, товарищ сержант.

Милиционер поправил усы и неторопливо пошел назад к боковой аллее. Я смотрела ему вслед и вспоминала слова Свиблова о том, что сюда согнали едва ли не все наличные силы. Даже таких вот пожилых усачей. Этот мент смотрелся так уютно, по-домашнему, что моего страха как не бывало. Я позвала собаку, которая, почувствовав перемену хозяйкиного настроения, уже не жалась к ногам, а отважно шастала по окрестным зарослям — ни дать ни взять доктор Ватсон.

— Пойдем, Бимуля! На сегодня закончено. Угрызения совести подавлены если не навсегда, то надолго.

Мы вернулись на Тихорецкий проспект и сели в трамвай «двадцатку». Домой, домой! Есть предел всякому сумасшествию. Должна ли я испытывать чувство вины от невозможности совершить волшебство?! С таким же успехом Свиблов и полковник могли бы потребовать достать луну с неба. Ну не выходит у меня, не выходит — хоть на части режьте…

Вечером позвонил Сатек.

— Милый, хорошие новости, — сказала я. — Теперь можно перезваниваться по-прежнему. Необходимость экономить на поездку временно отпала.

— Покрылся проект? — спросил он.

— Накрылся, — грустно поправила я. — Не беда, придумаем что-нибудь другое…

Но что? Что я могла придумать? Что поделаешь, когда ничего не поделаешь?

Следующая неделя, в отличие от предыдущих, пролетела стремительно — я и вздохнуть не успела. Еще в субботу мы с Бимулей вынюхивали неведомо что в Сосновке, и вот уже пятница. Срок, отведенный мне полковником, истекал через пять суток, в среду. В конце дня, когда мы с Зиночкой собирали сумки, подошел Троепольский.

— Дамы, имею честь пригласить вас на пир во время чумы по случаю дачного постановления. Будут только свои, самые близкие, хотя и не самые зачумленные. В должности чумного председателя — завлаб Грачев.

— О чем вы, Троепольский? — осведомилась Зиночка. — Какая чума и какое постановление? Неужели отныне запрещены эпидемии? Если так, то это просто замечательно! Теперь осталось принять постановление о запрете несправедливости, и тогда уже точно наступит всеобщее счастье.

Троепольский горько покачал головой:

— Все шутите, Зиночка? Ну конечно. Далеки от вас, босяков, страдания мировой буржуазии и ее отечественных прихвостней в лице дачного сектора.

— Дачного сектора? — переспросила я.

— Дачное постановление, Сашенька… — сказал Троепольский. — Ты-то, понятное дело, не обратила внимания, потому как бездачная. А вот меня оно очень даже касается. Там, представь себе, площадь ограничена двадцатью пятью метрами, не считая веранды, которая не больше десяти, а высота потолка…

— Коллега, не утомляйте дам цифрами, — посоветовала Зиночка. — Рабочее время закончилось, так что давайте ближе к делу. Вы упоминали какое-то приглашение…

— Ну да, — оживился Троепольский. — Пока у меня не отняли дедовскую дачу, где общая площадь одних веранд приближается к шестидесяти метрам, а потолки…

— Троепольский! — протестующе взвыла Зиночка.

— Ладно, ладно. В общем, приезжайте ко мне завтра часам к двенадцати. Сбацаем шашлычки, посидим как люди напоследок. Везите только выпивку, закусь на мне…

«Дедовская дача», доставшаяся Троепольскому в наследство от сановитого родственника, дипломата довоенных времен, находилась в Репино и действительно занимала площадь, сравнимую по величине с небольшим пионерлагерем. В огромной гостиной висели по стенам старые фотографии в рамках.

— Это все дед, — пояснил нам хозяин. — Вот он с Литвиновым… с Ворошиловым… А вот — с самим Сталиным и его трубкой. А это — узнаете? Нет? Ну что вы, ребята, это ведь Черчилль! Правда, без сигары.

Дед-дипломат был удивительно похож на нашего Троепольского — такой же низенький, бородатый, с круглым лицом и циничными глазками неисправимого ловеласа. Казалось, он вот-вот скажет прямо с фотографии: «Кончайте мандражировать, чуваки. Ка-Гэ-Было, так и будет…»

Шашлыки пришлось жарить на открытой веранде, потому что накрапывало.

— Скоро грибы пойдут, — грустно сказал Троепольский, указывая вилкой в глубь своего необъятного имения. — У меня там грибница под сосенками. Каждую осень белые, два ведра минимум.

— Ох, раскулачат тебя, брат, — без какого-либо оттенка сожаления отозвался Грачев. — Отнять не отнимут, но уплотнят, это точно. Давай-ка выпьем за мировую революцию!

Все быстро напились, перестали замечать дождь и разбрелись по участку. В город тоже возвращались порознь, уже в темноте. Мы с Димушкой едва успели на последнюю электричку. Вагон был пуст: лето, поздний субботний вечер. Мы молчали, уставившись в темное окно и думая каждый о своем. В Белоострове вошел пассажир — судя по нетвердым шагам, пьяный. Он бухнулся на скамью где-то у нас за спиной, поерзал-поерзал и затих. В таких случаях лучше избегать зрительного контакта, но черт меня дернул обернуться: в десяти метрах от нас сидел оперуполномоченный Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области старший лейтенант Сергей Владимирович Свиблов. Он дремал, но по той же чертовой прихоти приоткрыл свои рыбьи глаза точно в тот же самый момент — как будто специально, чтобы встретиться взглядом со мной. Конечно, я тут же отвернулась, но было уже поздно.