Хороший немец - Джозеф Кэнон Страница 20

— Союзники и братья.

— В принципе, да. Для них это важно. Они не любят, когда их игнорируют. Так что мы этого и не делаем. — Он сделал глоток. — Это не то, чем кажется на первый взгляд. Это работа.

Джейк взял свой бокал.

— И кто-то ее должен делать.

Мюллер кивнул:

— Верно. Должен. Я бы не поверил, если бы мне сказали, что я кончу тем, что буду поить русских. Но именно этим мы сейчас занимаемся, и поэтому я здесь. И для оживления обстановки новое лицо не помешает. — Он улыбнулся. — Кроме того, вы мой должник. Лейтенант Эрлих сказал, что я должен устроить вам разнос. Но я не буду этого делать.

— Вы должны?

— Хотите сказать, не знаете, кто я? Ну да, мы же не познакомились. Из-за этого конгрессмена с его речами. Я — полковник Мюллер. Фред, — сказал он, протягивая руку. — Работаю у генерала Клэя.

— И чем занимаетесь?

— Курирую некоторые административные ведомства. Когда требуется, координирую их действия. Лейтенант Эрлих в одном работает.

Джейк улыбнулся:

— Кому-то надо это делать.

Мюллер снова кивнул.

— Я бы принимал русских каждый день. Они обидчивы, но домой не пишут. А с вашей братией хлопот больше.

— Почему же вы тогда прощаете меня?

— За вашу поездку в Потсдам? Обычно я так не делаю. Но я не вижу, чтобы это кому-то навредило. — Он помолчал. — Я служил у генерала Паттона. Он просил присматривать за вами. Вы были другом армии.

— Все — друзья армии.

— По газетам дома этого не скажешь. Приезжают сюда, ничего не зная, и начинают тыкать пальцами, лишь бы их заметили.

— Может, и я такой.

— Может быть. Но когда человек проведет определенное время в армии, ему скорее видна картина в целом, и он не будет раздувать из мухи слона.

Джейк посмотрел поверх кромки бокала.

— Я видел труп, но меня до сих пор никто об этом ничего не спросил. Вы эту муху имели в виду?

Мюллер внимательно посмотрел на него:

— Хорошо. Я спрошу. Есть что-нибудь, о чем мы должны знать?

— Я знаю, что его застрелили. Я знаю, что при нем было много наличных денег. Я, может, и друг армии, но вы стараетесь замолчать то, что мне известно, а это все равно что дразнить собаку куском мяса. Меня это интригует.

Мюллер вздохнул:

— Никто ничего не пытается скрыть. — Он посмотрел на гостей, потом опять на Джейка. — Никто ничего не собирается раскручивать. В Берлине аккредитовано почти двести журналистов. Они так и ищут, о чем бы написать. Поэтому идут смотреть бункер, продают сигареты у станции «Зоопарк». Не успеешь глазом моргнуть, и на черном рынке уже торгуют все. Ну, может, почти все, понемногу. То, что здесь считается обычным делом, не совсем обычно дома.

— И то, что убивают — тоже обычно?

— Более чем, — сказал он устало. — Война еще не кончилась. — Посмотрите на них. — Он показал на русских. — Произносят тосты. Их люди все еще повсюду, почти всегда пьяные. На прошлой неделе на Германнплац — это в нашей зоне — появился полный джип русских, которые стали размахивать оружием. Никто даже и пикнуть не успел, как военная полиция открыла стрельбу и в результате мы получили «O. K. Корраль». [37]Трое убитых. Один из них — наш. Мы заявляем протест русским, они в ответ заявляют протест нам. А троих-то уже не вернешь. Обычные дела. — Он повернулся лицом к Джейку и мягко посмотрел на него. — Видите, мы здесь не ангелы. Чем, по-вашему, занимается оккупационная армия? Оккупацией. Солдаты несут охрану. Стоят на часах перед зданиями. У них полно времени. Поэтому они начинают таскаться по девкам и приторговывать продуктами из войсковой лавки, что делать им не положено, но они считают, что имеют право. Они выиграли войну. И может быть, они правы. А иногда попадают в неприятности. Иногда их даже убивают. Бывает. — Он помолчал. — Но не надо делать из этого международный инцидент. И это не должно отрицательно влиять на образ армии. Здесь такое бывает.

— Но ведь подадут рапорт. Дело не такое уж обычное, не так ли?

— И вы хотите его почитать.

— Любопытство, только и всего. Я никогда еще не находил труп.

Мюллер оценивающе посмотрел на него:

— Дело может затянуться. Мы до сих пор не знаем, кто он.

— Я знаю, кто он.

Мюллер поднял глаза.

— Я считал, что личного номера не было.

— Я знал его в лицо. Мы летели вместе на одном самолете. Лейтенант Талли.

Мюллер ничего не сказал, только пристально посмотрел, а затем медленно кивнул.

— Приходите завтра ко мне в кабинет. Посмотрим, что я смогу сделать. Эльсхольцштрассе.

— А где это?

— Шёнеберг. За Кляйст-Парком. Водители знают.

— Старый Верховный суд?

— Точно, — сказал Мюллер удивленно. — Самое лучшее, что мы могли найти. Не слишком разрушен. Очевидно, господь питает слабость к судьям. Даже к нацистским.

Джейк усмехнулся:

— Кстати, вам никто еще не говорил…

— Знаю, судья Гарди. Полагаю, могло быть и хуже. Не знаю, я в кино не хожу. — Он взглянул на Джейка. — Ну, тогда до завтра. Теперь вы мой должник дважды. А теперь идите и познакомьтесь с русскими. Похоже, вечеринка набирает обороты. — Он показал в сторону гостиной, где пианино перешло с Коула Портера [38]на разухабистую русскую песню. — Вот о ком надо писать в Берлине. Они рулят тут уже два месяца — это их город. И посмотрите на него. Напомните мне завтра показать вам еще один отчет. О детской смертности. В этом месяце умрут шестеро из десяти детей. А может, и больше. Умрут. Все это политика, конечно. Скандал продает газеты.

— Я не скандалов ищу, — сказал спокойно Джейк.

— Нет? А ведь можете найти, — опять устало сказал Мюллер. — Вряд ли ваш лейтенант был паинькой. Но если вас интересует мое мнение, то это еще не скандал. Шестеро из десяти. А не просто один солдат. В Берлине жизнь дешево стоит. Попробуйте раскрутить этот материал. У меня для этого все есть. — Он остановился, как бы спохватившись, и допил бокал. — Ладно. Пошли развивать сотрудничество между союзниками.

— Они, похоже, и так справляются, — сказал Джейк как можно беззаботнее. — Вечеринка превращается в русскую.