Воронье - Джордж Доус Грин Страница 20

Какой смысл в приобретении такого дома?

Впрочем, тут есть собственность прямо на пляже. Как раз над полосой прибоя, и в доме четыре спальни, что, по крайней мере, на одну больше, чем у нас сейчас, так что все отлично, — мы сможем разместить гостей. Великолепно. Кроме того, дом построен каким-то архитектором-выдумщиком, и в этом что-то есть. Но все же он выглядит пристройкой с односкатной крышей. Словно величественная собачья будка. Только посмотрите на нее. С обеих сторон приткнулись соседи, и запрашиваемая цена составляет 28 500 000 долларов.

Двадцать восемь с половиной миллионов? Это что, шутка? За четырехспальную собачью будку? Или здесь так разыгрывают?

Тут есть еще пустой участок в два акра, прямо за которым тянется Тихоокеанское прибрежное шоссе, — а что это за здание по ту сторону магистрали? Смахивает на магазин подержанной мебели.

За все это просят всего двадцать миллионов. Зато мы сможем построить дом, который хотим».

Она начала думать, что у нее нет всех денег в мире.

Ей бы хотелось никогда не попадать сюда. На нее навалился мрак, такого уныния она еще не знала. Она задумалась: так что же у нее есть? На самом деле?

«Если начать с того, что отнять от всей суммы ежегодную ренту, то так называемые 318 миллионов джекпота можно считать сущей чепухой. Затем вычесть налоги, вычесть 50 процентов Шона, и, значит, остается меньше, чем 55 000 000.

И я еще собираюсь потратить больше половины на эту идиотскую собачью будку?

Конечно, я не должна жить в Малибу. Не будет большой трагедией, если я не окажусь в Малибу, верно? Если я не против жить в каком-то другом месте, в отдалении от пляжа, на холмах, держу пари, что за двадцать миллионов смогу найти себе что-то в самом деле шикарное.

И если я не против иметь в соседях зубного врача и налогового инспектора. Вместо Мела и Голди и Мэтью Макконнехи.

Значит, все прекрасно. Я буду жить в каком-нибудь захолустье. По крайней мере, у меня будет потрясающий дом.

Но не забывай, где бы ты ни оказалась, придется заново ремонтировать дом и обставлять его мебелью. Это обойдется еще, как минимум, в пять миллионов. У меня останется, может быть, миллионов тридцать. Проценты с них принесут… два миллиона в год? После уплаты налогов останется полтора миллиона? Или еще меньше? И это все, что мне останется на жизнь, если не залезать в основной капитал, и я буду чувствовать, как мне нелегко. Потому что нужна еще и экономка, и шеф-повар, и горничная, и садовник, и служанки, не так ли? По крайней мере, миллион в год — и еще охрана? Добавить еще пару сот тысяч. Я не собираюсь обзаводиться самой шикарной яхтой в мире, но если захочу познакомиться с океаном и все такое, то судно мне обойдется, самое малое, в полмиллиона долларов, и бог знает, во сколько обойдется ее команда. И портниха будет недешевая. А частные школы и членство в клубах тоже будет недешево. А ведь пока я еще ни одного пенни не потратила на еду. Я не собираюсь покупать эти проклятые сандвичи с арахисовым маслом и мармеладом, но и разоряться не хочу. Так что же придется есть моей семье? То, что остается от прислуги? Потому что это будет все, что мы сможем себе позволить. То есть, наверно, мы сможем очищать тарелки после прислуги, если проголодаемся, потому что эти подонки обкрадывают нас, и из-за этих проклятых засранцев мы не сможем позволить себе полноценный обед».

Она встала, спустилась в холл и скользнула на кухню, чтобы налить себе джин с тоником. Джина — немного, потому что слишком рано для выпивки.

«Но я могу позволить себе пару лишних капель, потому что мне невероятно тоскливо. Какое-то время я в самом деле была по-настоящему богатой. Целый день. До того, как эти ублюдки вторглись в нашу жизнь. Если бы не они, у меня было бы вдвое больше денег: я бы имела сто десять миллионов и могла бы себе позволить как следует размахнуться. Скажем, на сорок миллионов. Расположиться в прекрасном курортном месте, где по соседству жила бы Нэнси Рейган, и мы приглашали бы ее на чай, и нас обслуживал бы стюард, имеющий дело с серебряным сервизом, так что Нэнси не было бы стыдно за нас и она удобно чувствовала бы себя. И я могла бы пожертвовать несколько долларов одному из ее нищих, чтобы она улыбнулась.

— О, дорогая, я чуть не забыла. Немного для бедных заключенных.

— Ах, — скажет Нэнси, — как бы я хотела, чтобы Ронни тоже был здесь.

Затем я обниму ее — конечно, очень осторожно, потому что все видят, какая она костистая. Я могла бы бывать на скачках Кентукки-Дерби и, может, на небольшом самолетике добиралась до Лексингтона, ничего особенного, просто небольшой реактивный самолет с пилотом на почасовой оплате…

И вчера я могла бы себе все это позволить.

Вчерашний день — вот это и было моей жизнью. До того как этот сукин сын похитил все наши мечты! Ты ублюдок, Бог проклянет тебя — и гореть тебе в аду! Тебе и твоему тощему отвратному приятелю, вам обоим! Гореть вам! Только подожди, пока ты покинешь Брунсвик и попробуешь пустить в ход то, что ты забрал от нас. ФБР сядет тебе на хвост, как рой шершней. Куда ты скроешься? Они выследят тебя, они найдут тебя и наделают в тебе столько дырок, что даже вашим матерям не будет нужно то, что от вас останется, а я выкуплю из морга ваши останки и закопаю их в землю вместе с крысиным ядом, вы сукины дети — а ваши гребаные сморщенные члены сохраню в моем ящичке для драгоценностей, как память».

РОМЕО почувствовал себя немного лучше. Он даже решил, что может двинуться вниз, так что поехал через «Бургер-Кинг» к Алтаме. Но когда он взглянул на большие сияющее меню, то осознал, ему не настолько лучше. В данный момент ему было бы не под силу съесть хоть одно блюдо. Так что он двинулся дальше. Он проехал мимо окна, через которое можно было получить заказ, и девушка за стойкой мрачно посмотрела на него, словно он был преступником, который проезжает мимо «Бургер-Кинга», ничего не купив.

Он направился к дому Ванессы и Генри.

Ванесса была племянницей Нелл, художницей, которая рисовала пастелью морские пейзажи, — это Ромео узнал из ее странички в Интернете, где было и ее изображение в какой-то фантастической южноамериканской рубашке. Ее муж Генри был веселый и добродушный черный парень. Он работал в округе Глин — занимался с трудными подростками. Ромео остановился напротив их маленького дома на Пойнсетта-Сёркл и стал ждать. Наконец Генри вышел, облаченный в полосатый пиджак из жатой ткани, и сел в машину. Он явно был в хорошем настроении.

Ромео подумал: «Моя работа — убить его. Будут ли какие-то неприятности со стороны Ботрайтов? Я должен ликвидировать тебя и твою жену. Обоих. Без секунды раздумий, без сожаления.

Но как мне все это организовать?

Я подойду и постучу в дверь кухни. Ванесса ответит. Я скажу, что проверяю телефонную сеть. Она охотно поверит мне, откроет дверь, а я тут же вскину пистолет и выстрелю ей в лицо. Так? Хотя она, наверно, не умрет сразу же, а заорет; кровь будет хлестать из головы. Хотя нет. Не думаю. Сомневаюсь, что смогу это сделать. Может, когда придет время… Может, тогда я увижу все в другом свете. Многие мужчины боятся в ожидании боя, но когда приходит время, они делают все, что от них требуется.