Соборы пустоты - Анри Лёвенбрюк Страница 20

— Таким образом, мы видим, что наша цивилизация относится к нулевому типу, во всяком случае, не вполне достигает первого типа, поскольку мы пока используем лишь незначительную часть общей доступной энергии Земли. В своем первоначальном предположении Кардашев не предусмотрел промежуточные значения шкалы, но их добавил Карл Саган. Он также рассчитал, что современный рейтинг нашей цивилизации — ноль целых семь десятых по шкале Кардашева, оценив потребляемую нами энергию в десять тераватт. Как вы знаете, то, чем мы здесь занимаемся, могло бы позволить нам достичь или даже превысить тип один, и…

Слова выступающего с трудом доходили до Эрика Левина. Звуки доносились до него как сквозь вату. Постепенно он отвлекся от лекции и сосредоточился на том, что действительно занимало его вот уже несколько дней.

Сегодня вечером, когда молодой инженер входил в конференц-зал в южном конце подземного комплекса, на него словно снизошло озарение: он без конца думал о темных и мрачных помещениях в бункерах на Нормандском побережье, где побывал вместе с отцом в возрасте двенадцати-тринадцати лет. Грубые бетонные стены, комнаты без окон, за трибуной дежурного лектора красные с черным флаги — символ их общества: все было призвано воспроизводить нездоровую атмосферу бункеров, в которых скрывались нацисты во время Второй мировой. И даже восхищение Вэлдоном и уважение к их научному обществу не могли побороть неотвязные сомнения, которые все чаще терзали Эрика Левина.

Пока он не говорил об этом никому, даже своей жене Каролине, но уже не вполне был уверен в том, что его место здесь, в комплексе.

На самом деле после поспешного отъезда Чарльза Линча, о котором все, как ни странно, предпочитали молчать, Эрик словно увидел все в новом свете. Вопросы, возникшие в связи с этим внезапным исчезновением, заставили его переосмыслить как причины, по которым они оказались здесь, так и структуру их организации.

Трудно в этом признаться, но… он так легко позволил себя завербовать! В самом начале предложение стать членом «Summa Perfectionis» представлялось ему честью. Он был впечатлен — сегодня он сказал бы «ослеплен» — раскинувшейся по всему миру разветвленной сетью филиалов этого старинного ученого общества, его научными достижениями, славой самых именитых его членов и невероятными связями, которыми оно пользовалось в бесчисленных организациях, think tanks, [26]где имело свое лобби и всевозможные рычаги воздействия… «Summa Perfectionis» тогда представлялась ему самой благородной из всех частных научно-исследовательских организаций. Принадлежать к подобной организации означало идти в авангарде прогресса, преодолеть политические, религиозные, научные разногласия и оказаться там, где творится реальная наука. Это представлялось такой привилегией, что он никогда не осмелился бы высказать малейшее сомнение, удивиться некоторым, пусть и необычным, деталям.

Взять хотя бы ритуал симпозиумов. Теперь вся та эзотерическая галиматья, которой члены «Summa Perfectionis» наполняли свои выступления, казалась ему устаревшей. И сегодня вечером, слушая других участников дискуссии о шкале Кардашева, он словно видел их впервые. С них как будто осыпалась пудра, стерся грим. Все, что они говорили, невольно представлялось ему пародией, а то и страшной сказкой.

Но хуже всего было другое: секретность. Разумеется, подобное общество и не может быть слишком открытым, иначе все созданное ими немедленно разворуют. Ставки слишком высоки, а их исследования чересчур важны, к тому же они всё еще на стадии научных гипотез. Кроме того, многие организации наверняка завидуют средствам, которыми они располагают, чтобы справиться со своей задачей. Но почему он так легко согласился никогда ничего не рассказывать о проекте Рубедо, а главное — лишь отчасти быть посвященным в цель, в достижении которой принимал участие? Как мог он трудиться над осуществлением плана, зная о нем далеко не все? И как мог позволить запереть себя с женой в этом подземном комплексе, даже не вполне представляя, где он, собственно, находится?