Смерть в Лиссабоне - Роберт Уилсон Страница 20

— Зачем гадать, если можно позвонить ему на мобильный?

— Вы шутите?

— Шучу.

Желтый фасад и массивная триумфальная арка Терейру-ду-Пасу отгородили от нас реку. Температура достигла уже тридцати градусов. Пышные и безобразные бронзовые монументы громоздились на площади. «Морган» адвоката свернул влево на Руа-да-Мадалена, [7]забирающей круто вверх, прежде чем спуститься к современной Ларгу-де-Мартин-Монеш [8]с ее коробками из стекла и стали и безликими фонтанами между ними и мимо больницы Сан-Жозе подняться к Медицинскому институту. Мы припарковались возле памятника доктору Соузе Мартиншу с каменными табличками благодарностей, восковыми свечами и фигурками на постаменте. Доктор Оливейра пешком направился дальше к Институту судебной медицины. Карлуш снял пиджак, под ним была темная от пота рубашка.

Когда мы добрались до института, адвокат уже, похоже, использовал все свое профессиональное красноречие, добиваясь, чтобы его пропустили, однако повлиять на здешних сотрудников оказалось труднее, чем на судей. Оставив его с Карлушем, я распорядился насчет опознания. Санитар пригласил доктора Оливейру пройти. К тому времени он уже снял свои темные очки и заменил их на обычные. Ассистент приспустил простыню. Адвокат моргнул раза два, затем кивнул. Взяв из рук ассистента край простыни, он спустил ее пониже и внимательно оглядел уже все тело целиком. Затем вновь прикрыл тело простыней и вышел.

Нашли мы его уже снаружи на мощенной булыжником улице. Он тщательно протирал стекла темных очков, и на лице его застыло выражение решимости.

— Соболезную, сеньор доктор, — сказал я. — И простите, что не сказал вам ничего раньше. Вы имеете полное право быть на меня в претензии.

Но в претензии он, судя по всему, не был. Решимость сменилась замешательством, отчего лицо словно одрябло.

— Давайте пройдем в сквер и сядем в тенечке, — предложил я.

Мы пересекли стоянку, миновали загаженный голубями памятник замечательному врачу; его печальная фигура выражала, казалось, не столько радость от многочисленных побед над человеческой природой, сколько печаль о тех, кого спасти ему не удалось. Втроем мы опустились на скамью в прохладе сквера, поодаль от любителей голубей, сыплющих им корм, и посетителей кафе, развалившихся в пластиковых креслах.

— Вас может это удивить, но я рад, что вы расследуете убийство моей дочери, — сказал адвокат. — Я в курсе трудностей вашей работы, как в курсе и того, что являюсь подозреваемым.

— Я всегда начинаю с близких жертвы… как это ни печально.

— Задавайте ваши вопросы. Потом мне следует вернуться к жене.

— Разумеется, — сказал я. — Так в котором часу вы вчера освободились в суде?

— В половине пятого.

— И куда направились?

— В мою контору. У меня небольшая контора в Шиаду на Калсада-Нова-де-Сан-Франсишку. Я поехал на метро, вышел на «Рештаурадореш», прошел к подъемнику, поднялся в Шиаду и оттуда дошел пешком. Все это заняло у меня примерно полчаса, а в конторе я провел еще полчаса.

— Вы беседовали там с кем-нибудь?

— Ответил на телефонный звонок.

— Чей?

— Министра внутренних дел. Он пригласил меня выпить в Жокейском клубе. Контору я покинул ровно в половине шестого, а оттуда до Руа-Гаррет, как вы знаете, всего минуты две ходу.

Я кивнул. Железное алиби. Не подкопаешься. Я попросил его записать имена тех, кто находился одновременно с ним в Жокейском клубе. Карлуш дал ему для этой цели свой блокнот.

— Могу я переговорить с вашей супругой, прежде чем вы ей сообщите?

— При условии, что вы поедете со мной прямо сейчас. Если нет, ждать я не могу.

— Будем следовать за вами.

Он протянул мне листок, и мы направились к машинам.

— Как вы догадались, сеньор доктор? — спросил я, когда он пробирался к своему «моргану».

— Я поговорил с приятелем-криминалистом, и тот сказал мне, что трупы погибших при подозрительных обстоятельствах свозят сюда.

— Почему вы решили, что обстоятельства ее смерти были именно такими?

— Потому что успел расспросить его о вас, и он сообщил мне, что вы занимаетесь расследованием убийств.

И, повернувшись ко мне спиной, он зашагал по булыжникам к машине. Я закурил, влез в свою «альфу», подождал, когда «морган» тронется, и поехал следом.

— Как вы все это расцениваете? — спросил я Карлуша.

— Если б это была моя дочь…

— Вы ожидали, что переживать он будет сильнее?

— А вы разве этого не ожидали?

— Может, это шок. От подобных травм это случается.

— Шока я не заметил. Когда он вышел, он казался просто взволнованным.

— Волновался за себя?

— Трудно сказать. Ведь я, знаете ли, наблюдал его только в профиль.

— Значит, мои мысли вы можете читать, глядя на меня только анфас?

— Это было всего лишь случайное везение, сеньор инспектор.

— Серьезно? — сказал я, и парень улыбнулся. — А каково сальдо в отношениях бывшего бухгалтера доктора Оливейры с женой?

— Думаю, что он порядочный сухарь, этот сукин сын.

— Откуда такая запальчивость, аженте Пинту? — сказал я. — Кто ваш отец?

— Служил механиком в пароходстве. Устанавливал помпы на кораблях.

— Служил?

— Часть контрактов была передана корейцам.

— Похоже, в политических вопросах вы левый центрист, не так ли?

Карлуш пожал плечами.

— Доктор Акилину Оливейра — человек серьезный, так сказать, орудие большого калибра.

— А что, ваш отец служил раньше в артиллерии?

— Нет, в кавалерии. Послушайте, у нашего адвоката тренированный ум. Ведь вся его работа состоит в том, чтобы напрягать мозги.

— Верно. Пока что он опережает нас.

— Вы видели его. Все его эмоции контролируются разумом, пока он не вспоминает, что должен проявлять чувства.

— И тогда он поспешил уйти, чтобы привести их в порядок.

— Интересное соображение, аженте Пинту. Я начинаю понимать, почему Нарсизу навязал вас на мою голову. Вы занятный тип.

— В самом деле? Люди вообще-то считают меня весьма заурядным. А значит, скучным.

— Ну да, если учесть, что за все это время вы ни словом не обмолвились ни о футболе, ни о машинах, ни о девицах.

— Мне нравится ход ваших мыслей, сеньор инспектор.

— Возможно, вы идеалист. Идеалистов я не встречал со времени…