Девочка из стен - Эй Джей Гнюзи Страница 20

1. Она страшно не выспалась.

Последние часы прошлого вечера, когда дом наводнили термиты, Элиза провела в кромешной тьме чердака — боясь привлечь насекомых, она не включала даже маленький фонарик для чтения. Она просидела в темноте несколько часов — пока внизу не зачирикали скворцы. Обычно их пение знаменовало для Элизы наступление ночи. В конце концов, скука и ожидание стали невыносимыми. Она никак не могла отогнать от себя тревожные мысли о темном облаке насекомых над ее головой и включила фонарик, чтобы посмотреть. Слава богу, под потолком не плескались волны термитов. Правда, дюжина жуков ползала по полу под окном. По подоконнику были рассыпаны их прозрачные, словно бумажные крылья. В свете фонарика лишенные зрачков красные глаза муравьев казались маленькими каплями крови. Элиза не знала, что хуже: оставить их в живых, чтобы они всю ночь сновали над ней и хозяйничали на чердаке, или раздавить и обзавестись жучиными кишками на пятках. В конечном счете она решила раздавить половину, обеспечив себя издержками обоих вариантов.

2. И отвратительно позавтракала.

От этого она отказываться не собиралась. Завтрак — нормальный завтрак — всегда был ее любимой трапезой. Жареные яйца, залитые сиропом блинчики, печенья с маслом, горячие каши, тосты с виноградным джемом, бекон с зажаристыми краями, каким он получался у папы. Дети не должны есть овсянку с изюмом на завтрак, особенно без молока. Элиза боролась с желанием подойти к висящему на холодильнике отрывному списку продуктов миссис Лоры и прямо под заказанными ее мужем и сыновьями бананами и спагетти огромными буквами приписать: «ВКУСНЫЕ ХЛОПЬЯ, ПОЖАЛУЙСТА». Правда. Можно даже не сладкие. Только не овсянку с изюмом.

3. Сегодня был будний день.

Раньше она их любила. Будни дарили ей одинокие утренние часы в доме. Но теперь полдень обрушивался на нее, будто не предвещающий ничего хорошего прогноз погоды. Едва заслышав певчие часы, она бросала книгу или телевизор и неслась в прихожую — проверить время. Убедиться, что только что грянувшее гусиное гоготание не было устрашающим клекотом внезапно охрипшего кардинала. Будни обросли ограничениями. Со дня рождения не-будем-показывать-пальцем-какого мальчика Элиза коротала их

на чердаке,

в бельевой шахте,

в стенах,

поминутно каменела в самых неудобных позах, настолько тихая, насколько это вообще было возможно. Так было безопаснее. Только так она могла быть уверена, что Эдди не догадается о ее хитром маневре. Не догадается, что она по-прежнему здесь, по-прежнему слышит из своего закутка на чердаке поскрипывание кровати, когда он ложится и встает, ворчание неповоротливых ящиков комода при открывании и закрывании. Что время от времени она по-прежнему наблюдает за ним, расхаживающим туда-сюда между ивой и дубом в той части двора, где, как ему казалось, его никто не видит. Лишь сейчас, подумав об этом, она сообразила, как опасно было высовываться, ведь если

она видела его, то…

он мог видеть ее.

А значит, она продолжала совершать ошибки. Следовало сбавить обороты, стать еще более невидимой, еще более тихой, чем раньше. Пора было понять: безопасного времени не было. Ее времени не было. У нее отняли даже ночь. Вчера под покровом тьмы она попыталась прокрасться в ванную на первом этаже — ей очень хотелось смыть со стоп останки мертвых насекомых. Маршалл, ночующий в гостевой спальне, перевернулся и стал щуриться в сторону Элизы, страшно ее напугав. Она прижалась к стене рядом с дверным косяком. Сердце билось очень громко, стучало прямо в ушах. И тогда Маршалл позвал ее:

— Эдди? Это ты?

— Кто это?

— Кто здесь?

Так она и простояла там почти полчаса, прижавшись к стене, не двигаясь, пока не убедилась, что Маршалл списал все на свое воображение и снова заснул. Наконец-то.

4. Весна подходила к концу — а трудности только начинались.

Скоро Эдди и Маршаллу не надо будет ходить в школу. Они станут проводить куда больше времени дома — возможно, будут здесь целыми днями. Вдобавок позавчера, вернувшись с автомойки, Маршалл сообщил, что уволился, потому что менеджер относился к нему как к ребенку. В голосе мистера Ника, донесшемся из гостевой спальни, так и читалось недоверие — Элиза его разделяла. Маршалл будет дома все лето? Каждый день? Насколько она понимала, ни у одного из мальчиков не было друзей, с которыми они могли бы проводить много времени. Оба будут здесь, и Элизе придется ограничить себя еще больше — куда больше. Изменить распорядок дня. Приспособиться, сжаться.

Найти другое время для:

Завтрака.

Уборной.

Зарядки.

Перемещений.

Дыхания.

Для всего того, что именуется жизнью.

5. И если бы только это…

Всевышний господь, всеведущий Один, милосердные боги — покровители несуществующих девочек и всего спрятанного, потерянного и застрявшего черт-те где в чужом подполье где-то в чьем-то чужом-ползании-пространстве, почему по шее Элизы разливалась пульсирующая боль? Беспрерывная, грузная, она ползала от затылка до самого плеча. Конечно, глупо ожидать иного, ночуя под половицами чердака со скомканной толстовкой вместо подушки. Но почему именно сегодня?

— Как может болеть несуществующая шея? — пробормотала Элиза, растирая сведенные мышцы двумя пальцами. — Просто смирись, подруга.