Сестры Лилит. В 3 частях. Часть 1. Алая завеса - Александр Студницын Страница 2

Следовало уходить. То ли природная вежливость, то ли боязливость не давали мне спокойно читать роман, но, кажется, и в самом деле окружающие начали тяготиться моим присутствием. Я всегда старался избегать скандалов, впрочем, в тот день рассуждать о самом себе было ошибкой, ведь ничего достоверного уже не осталось ни в сердце, ни в памяти. Так же как никто из посетителей и персонала вечернего кафе не знал незнакомца за самым крайним столом, так и он не мог с уверенностью вспомнить подробности своего естества. Это состояние впервые посетило его ещё в больнице. После выписки же возникало всё чаще. Хотя стоит сказать, что в любом часу подозрительная серая неуверенность гнездилась на задворках памяти. Говоришь: «Моя диссертация ни капельки не пострадает от случившегося несчастья, уже в больнице по ней осуществлялась самая тщательная работа» или «Григорий Анатольевич, позвольте мне показать вам раздел три ещё раз, а то…» — и на фоне всех высказываний в мыслях вертится: «Ты что-то забыл важное, уверен ли ты, что вообще не ошибся руководителем, темой работы и вообще жизнью? Возможно, всё только кажется твоим? Почему же нет уверенности, что у тебя подлинная биография?»

С соседнего столика поднялась молодая пара — смеющая светленькая девочка и снисходительно улыбающийся тёмно-русый парень.

— Куда же мы пойдём? Надеюсь, не к Марине опять?

— Ну почему сразу к ней? Может, я хотел с тобой сначала пойти в центр?

От неподалёку сидящей пары донеслось неопределённое женское восклицание, выражающее одобрение, разбавленное наивностью молодости, но оставляющее в сознании посторонних неприятный осадок, словно тебя нарочитой громкостью втянули в тягостную беседу.

Тем не менее, после того как стулья рядом опустели, двое студентов стали казаться сердцу почти родными. Появилось чувство утраты. Твёрдое намерение направиться в центр тогда впервые посетило меня. Белые лампы пустым светом ранили обычно многолюдное помещение. Будто гнали отсюда людей.

Из-за стойки всё чаще тянулись напряжённо-усталые взгляды. Никакой снеди в моей тарелке давно не осталось, а кофе давно утомил. Настала пора уходить.

Бодрость от подобной мысли скоро сменилась скукой и опустошённостью.

Покидая кафе, всем видом симулируя характерную нерасторопность, глазами незнакомца я искал, что может отложить бессмысленный визит к себе домой. К моему удивлению, одна из самых поздних посетительниц тоже засобиралась, но поскольку мне приходилось искусственно делать много лишних движений, проверяя время, оправляя воротник, шляпу, — её поспешные движения, прерываемые словно внезапными вспышками забывчивости, выглядели искусственно. Неизвестная девушка заметила, что к ней приковано внимание. Смутилась. Когда я подходил к двери, улыбка, тревожный взгляд, бледно-голубые мёртвые глаза смотрели на меня пристально. Червонные волосы подчёркивали нежную, скрытую в душе слабость.

— Извините, надеюсь, моя просьба не покажется вам странной, но сейчас так поздно… А мы с подругой поссорились, и когда она ушла, без неё как-то время быстро пронеслось. Понимаю, теперь не очень удобно просить, но, может быть, вы проводите меня? Я очень близко живу, через пару улиц. Вы же сами куда-то недалеко пойдёте? Кажется, мы даже виделись раньше. Вероятно, на улице Лесной, 17 или 23 ваш дом?

Беспричинно потерявшись, мужчина, точно его кто-то торопил, а он забыл, где живёт, произнёс первые фразы в ответ незнакомке, но поразившись собственному смущению — не знал, как грамотно выстроить речь, запутался и заговорил высокопарно.

— Нет, если честно, никакие события сюда не привлекали меня в прошлом, но, правда, друзья моего не особенно близкого товарища квартируют неподалёку, хотя имён и точного адреса их даже он не назовёт. Район Дальней улицы — место, гораздо чаще заставлявшее мои ноги заучивать вечерние тротуары и перекрёстки.

Девушка закусила губу, но не опустила взгляд. Мёртвые глаза продолжали сиять, как лампы пустеющего кафе. От взгляда не укрылось, что незнакомка немного пьяна, не сильно и не отвратительно. Скорее эта деталь дарила красавице ещё больше соблазнительности и незащищённости.

Досаду сгладил ответ ей пока ещё совсем неизвестного рассказчика данной повести:

— Я с радостью провожу вас, мне некуда торопиться.

Тень тревоги метнулась по лицу незнакомки, но она скоро сдержала волнение. Тем не менее хотелось вызвать её доверие, успокоить.

— Дома никого, читать надоело, что там делать? Не телевизор же смотреть?

Мысленно я представлял, как это говорит эдакий простоватый одинокий трудяга, которого работа довела до такого состояния, что он не способен о ней не думать. Любой отдых, кроме сна, ему претит, и он, перегруженный информацией за день, хочет только небольшого сгустка пустоты. За её ресницами, где-то в зрачках, теплилось сходное необходимое отсутствие.

— Это совсем недалеко, вот увидите. Конечно, Дальняя улица вовсе в другом направлении, но… пожалуйста, войдите в положение, мне так страшно. Вы слышали, как иногда случается? Привычные митинги в центре, насилие, шпана пристаёт… Кто знает, что у прохожего на уме? К тому же вчера опять разбойное нападение в нашем районе! Паршивое место. Двое погибли. Может, смерть и лучше для них. Помните, как в прошлый раз? Хотя кто я, чтобы судить.

Мы вышли в темноту. Город напоминал опрокинутое звёздное небо. Все созвездия и отдельные светила сияли здесь. Подобно лампадам и светлячкам прятались и поодаль. Лишь на небе царила чернота. Лучи прожекторов искали в ней что-то, может, ту землю, от которой всё дальше отпадают наши постройки и личности? Земля без нас так мертва, что под ногами, усыпанное окурками и прочей дрянью, лежало её подобие. Остывшее и вечно падающее в глубины космоса.

Ещё на выходе из кафе проявился в моём внутреннем мире второй тревожный симптом, навещавший меня с момента выписки. В отличие от таких странностей, как навязчивое неузнавание себя в зеркале, сомнение в причастности к собственной жизни и потери связи с населяющими её студентами, аспирантами и профессорами, это чувство родилось далеко не сразу. По крайней мере, стало заметным. Его хотелось сравнить с прикосновением к завесе из красного шёлка.

Однажды, покупая хлеб, я видел как на продавщицу, красивую девушку кавказской наружности, набросилась с упрёками какая-то отвратительная старуха. Разобрать, в чём дело, не представлялось возможным. Но когда ведьма ушла и её жертва за прилавком как ни в чём не бывало с улыбкой протянула мне горячий батон белого, да ещё с изысканной для простой служащей вежливостью, сказав и «здравствуйте», и «пожалуйста», странное и новое чувство задело моё сердце в первый раз. Шёлк отодвинулся, когда я посмотрел продавщице в глаза. Потом ничего не было. Тьма. Просто путь домой и красное пятно перед внутренним взором. Возбуждение, удары крови в груди.