Переходный возраст - Анна Старобинец Страница 2
Переходный возраст - Анна Старобинец читать онлайн бесплатно
“Наверное, он заболел и ушел умирать”, – решила Марина. На следующий день Максиму сделали прививку от бешенства.
Через три недели кот, испуганный и исхудавший, благополучно добрался до их старого дома на Таганской. Еще с месяц он жил на помойке, куда какая-то сердобольная тетушка ежедневно приносила молоко в металлической крышечке и мелко нарезанные сосиски. А когда наступили холода, сердобольная тетушка взяла Федю к себе и назвала его Марусей.
Он умер через десять лет – спокойно, от старости.
– У вас неблагополучная семья? – спросила Елена Геннадьевна, вежливо прикрывая пухлой ладошкой зевок.
– В каком смысле?
– В смысле – неполная? – задушевным голосом пояснила Елена Геннадьевна и придала своим мутно-голубым коровьим глазам, упиравшимся в бифокальные стекла, еще более вопросительное выражение.
– А при чем тут?.. – мрачно сказала Марина.
– Ну, я прослеживаю некоторую связь. – Елена Геннадьевна скрестила сметанно-белые, усеянные браслетами и пигментными пятнами руки на груди и явно приготовилась к долгой доверительной беседе. – У вашего мальчика имеют место нарушения психики. Это действительно очень серьезно.
Елена Геннадьевна была школьным психологом.
– Какие нарушения?
– Отсутствие внимания, неспособность сконцентрироваться, нарушения памяти, сонливость… – Елена Геннадьевна сняла очки и принялась остервенело, с громким чавкающим звуком тереть руками глаза, – на уроках мальчик не может сосредоточиться…
Марина молчала.
– …У мальчика плохая успеваемость, мальчик… – Елена Геннадьевна на секунду застыла, вдохновенно подыскивая какой-нибудь еще более удачный синоним, – не проявляет к занятиям интереса.
– Понятно, – сказала Марина.
– Понятно? – изумилась Елена Геннадьевна и перестала выковыривать из глазниц их скользкое содержимое. – А больше вы мне ничего не хотите сказать?
– Что, например?
– Например… то, что у двенадцатилетнего мальчика совершенно нету друзей, вас не удивляет? – Елена Геннадьевна аккуратно вставила очки обратно, в красную лоснящуюся ямку на переносице.
– Максим очень дружит с сестрой – и ему этого вполне достаточно.
– Простите, но я почему-то не вижу между ними большой близости.
– Просто они учатся в параллельных классах – вот вы и не видите. Мне пора, – устало сказала Марина.
– И что, вы совсем не замечали в поведении сына каких-нибудь странностей за последние… э-э… два года? – не сдавалась Елена Геннадьевна.
“Странностей, – грустно подумала Марина, – сколько угодно “странностей”. Не тебе же о них рассказывать, безмозглая ты лягушка”.
– Не замечала.
Марина поднялась.
– И между прочим, его ужасающая физическая форма, – школьный психолог вдруг резко привстала и совершила в сторону удаляющейся родительницы странное движение рукой – словно собиралась ухватить ее за подол пальто, но в последний момент передумала, – это не просто обмен веществ… У человека все взаимосвязано, да! – и психика… и душа…
Марина осторожно прикрыла за собой дверь.
“…И тело – да – и тело – да – и тело”, – застучало у нее в голове в такт шагам.
* * *
Когда же все это началось? Действительно два года назад? Три?
Чем больше она об этом думала, тем больше ей казалось, что не два и даже не три, а четыре года назад, после той злополучной, растянувшейся на месяц болезни, – уже тогда что-то нарушилось и в душе, и в теле ее сына.
Сначала совсем немного… Сначала в нем просто появилась какая-то задумчивость, отрешенность, что ли. Он практически перестал гулять. Приходил из школы и сидел все время дома, рисовал, писал что-то в своей тетрадочке. Иногда – все реже и реже – за ним заходили мальчики из соседних домов, с которыми он раньше дружил. Были веселые, запыхавшиеся. Нетерпеливо давили грязными пальцами на кнопку звонка. Приносили с собой новенький, хрустящей бежевой кожей обтянутый мяч. Говорили:
– Здрасте, тетя Марина! А вот можно, Макс с нами погуляет?
– Конечно, можно, если он захочет.
Но он не хотел. По-взрослому вежливо и уверенно отказывался, фальшиво улыбался. Настороженно ждал, когда за ними закроется дверь.
На их девятый день рождения гости пришли только к Вике. Максим отказался сидеть с ними за праздничным столом, унес свою долю угощения в детскую и весь вечер провел там один.
Потом… Что было потом? Когда все стало действительно очень серьезно? Когда ему было десять?
Когда ему было десять (он тогда учился в четвертом классе), Марину вызвала в школу классная руководительница. Она сказала, что Максим регулярно отнимает и съедает завтраки своего одноклассника Леши Гвоздева (Марина как-то видела его – щуплого болезненного мальчика с нежно-голубыми венками, просвечивающими сквозь кожу лица) – глазированные сырки и булочки с маслом, которые тот приносит с собой из дому. Это стало известно только вчера – какая-то девочка увидела и пожаловалась. Сам Гвоздев не решался рассказать об этом ни учителям, ни родителям: Максим обещал, что, если что-нибудь выяснится, он задушит его и зароет в лесу.
– Зароет в… лесу? – тихо переспросила Марина.
– Вот именно. В лесу, – с непроницаемым лицом повторила классная руководительница. – Хотите знать, что было потом?
Марина попыталась представить себе Максима, обеими руками сжимающего тонкую цыплячью шею Леши Гвоздева. Вылезающие из орбит, налившиеся кровью глаза Леши Гвоздева, ужас на посиневшем лице…
– Потом я попросила вашего сына остаться после уроков и спросила его, как же можно так поступать. Знаете, что он ответил?
Марина отрицательно покачала головой.
– Он ответил: “Мне все можно”. – “Это почему?” – поинтересовалась я. И он мне сказал – знаете, что он мне сказал?
– Что?
– Он сказал: “Мне все можно, потому что я королева”.
– Королева? – изумилась Марина. – Может быть, все же король?
– Нет. Королева. – Классная руководительница посмотрела на нее, как на душевнобольную. – А вы думаете, если бы он сказал “король”, это бы все прояснило?
Потом, когда Марина, нервно расхаживая по комнате и периодически срываясь на крик, спрашивала сына, что все это значит (“Разве я тебя мало кормлю?”, “Может, Леша тебя чем-то обидел?”, “Ты действительно грозился его задушить?”, “И что за королева? Ты слышишь меня, при чем здесь королева?”), он только молчал. Угрюмо глядел в пол и молчал – как всегда молчат дети, когда они напуганы или не знают, как оправдываться; возможно, им кажется, что молчание делает их невидимыми, несуществующими…
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments