Лев правосудия - Леена Лехтолайнен Страница 2

— Buongiorno, signora! [2]— услышала я знакомый голос Давида.

Он подошел ко мне, продолжая говорить по-итальянски, но я поняла лишь некоторые фразы. Я спросила, знает ли он английский; он ответил утвердительно, и мы перешли на этот язык. У нас был уговор притвориться, будто мы незнакомы, но сразу почувствовали взаимный интерес. Финская туристка попросила местного жителя показать ей замок, и, как в слащавых романтических историях из второсортных фильмов, под ясным небом Тосканы вспыхнула любовь с первого взгляда. Если те, кто следует за Давидом по пятам, будут проверять мое прошлое, они выяснят, что я не слишком забочусь о своей репутации. Когда мне хотелось отправиться с кем-нибудь в постель, я так и делала. А иногда — если и не хотелось.

Мы прекрасно понимали, что коль за мной установлена слежка с целью обнаружить Давида, то даже самая тщательная маскировка не защитит его от разоблачения. Тем не менее я решила рискнуть: меня так тянуло к Давиду, что ради него я бы поехала и в гораздо более труднодоступное место, чем этот маленький старинный городок в Тоскане.

У Давида был новый лосьон для бритья, однако его собственный запах пробивался сквозь аромат парфюмерии. Он спросил, откуда я приехала. Я отвечала, как случайная туристка. Мы стали не спеша подниматься к замку. Черная кошка мирно спала на крылечке дома с синей дверью, издалека доносилось рычание трактора, работающего в поле. Перевалило за полдень, и все вокруг выглядело так, словно в этом городке нет никого, кроме нас.

В замке Монтемасси уцелели две башни. На руинах между ними буйствовала растительность: дерево с меня ростом, напоминающее мальву, необычного вида клевер, маки и какой-то губоцветный, чей темно-пурпурный цвет привел бы в восторг дядю Яри. Мой дядя увлекался ботаникой, хотя и не считал это занятие подходящим для настоящего мужчины. В свое время я выучила названия растений и их классификацию, что удивительно, без всякой зубрежки. Любая информация может оказаться полезной и даже спасти от смертельной опасности.

В младших классах мальчишки как-то попытались скормить мне волчьи ягоды, но я знала, что они ядовиты. Жаловаться учителю я не стала, зато еще некоторое время носила с собой в носовом платке несколько ягод, планируя подмешать в брусничный мусс этим мерзавцам.

Из крепости открывался обзор во все стороны. На юге до самого моря расстилалась равнина. Внизу, в деревне, по-прежнему не было никакого движения, за исключением дворняги, несущей в зубах подозрительного вида кусок мяса. Странным казалось говорить с Давидом по-английски, но это было наиболее разумным. Раньше нашим общим языком являлся шведский, и лишь после исчезновения Давида я узнала, что он также немного владеет финским. Несмотря на все, что нас связывало, Давид хранил от меня немало секретов. Испанский язык он освоил легко, его итальянский сейчас тоже казался свободным. Возможно, для него знание языков было своеобразной страховкой в мире, где постоянно можешь оказаться застигнутым врасплох.

Мы разыгрывали знакомство. Я старалась рассказывать о себе со всей возможной правдоподобностью: живу в Хельсинки, снимаю жилье у тетушки Воутилайнен и работаю в службе безопасности аэропорта Хельсинки-Вантаа. Не замужем, нет ни детей, ни домашних питомцев. Давид во время нашей беседы придерживался придуманной легенды: он сын итальянца и финской шведки, бо́льшую часть жизни прожил в Швеции, а после получения небольшого наследства уехал в Тоскану осуществить заветную мечту своей жизни — написать роман. Даниэль Ланотте рассказывал об этом, немного смущаясь.

— Боюсь, это звучит немного банально. Можно подумать, работа над книгой будет продвигаться здесь легче, чем в Соллентуне или Смоланде. Но пейзажи здесь, конечно, вне всякого сравнения. Не хотите взглянуть, какой вид открывается из окна моей рабочей каморки? Я мог бы предложить вам также чашечку кофе. Эспрессо подойдет?

Давид ловко подвел разговор к этой традиционной реплике, позволяющей продолжить знакомство в более интимной обстановке. Все выглядело так, словно местный волокита охмуряет заезжую блондинку. Я согласилась. Квартира Давида была всего в нескольких десятках метров от замка, вниз по склону. Оттуда открывался потрясающий вид. Беспрепятственный обзор к тому же позволял Давиду контролировать идущий с юга и востока транспорт.

Когда мы вошли в дом, Давид спросил меня, говорю ли я по-шведски. Я кивнула, и он перешел на шведский.

— Тут должно быть безопасно. Я проверяю квартиру каждый день и пока еще не находил подслушивающих устройств. Однако, думаю, говорить по-шведски не так рискованно, как по-английски. Его понимает гораздо меньше людей. Не слышал, чтобы кто-нибудь в этом поселке говорил по-шведски, а в Роккастраде слышал шведскую речь всего раз и быстро перешел на другую сторону улицы. В Сан-Антимо мне встретилась группа туристов из Сконе, южной провинции Швеции, но это были безобидные пенсионеры.

— Ты же знаешь, что нет безобидных компаний. Группа пенсионеров — отличное прикрытие для врага. Но почему ты боишься шведов? Подозреваешь, что именно они идут по твоему следу? Почему?

Давид подошел ближе. За все это время он еще ни разу не притронулся ко мне, а я к нему. В Киле, едва попав в каюту яхты, мы уже были в объятиях друг друга. А сейчас между нами чувствовалась некая стена — прозрачная, но тем не менее непреодолимая.

— Я не знаю, кто мне угрожает, поэтому не могу ничего тебе ответить. Возможно, за этим стоит кто-то из наследничков Васильева, разозленный тем, что радиоактивный изотоп стронций-девяносто угодил в чужие руки. Возможно, Иван Гезолиан, который передал это вещество Васильеву. Может, они ищут изотоп, а вовсе не меня.

Давид не рассказывал мне о судьбе изотопа. Когда в начале прошлой зимы я услышала, что мой друг остался в живых, ничто иное меня не волновало. Лишь после возвращения из Испании я заметила, что Давид многое от меня скрыл. С тех пор прошел год, а обстоятельства так и не прояснились.

— Ты просто должна доверять мне. Давай не будем портить эти короткие мгновения, когда мы вместе. Здесь я временно в безопасности, ты тоже.

Давид притянул меня к себе, и я позволила это, вновь забыв здравый смысл и осторожность. Мне вдруг стало все равно. Усы и борода щекотали, жесткие черные волосы казались на ощупь чужими, но его объятия были такими же, как и прежде, поцелуи знакомо требовательными, хотелось прижаться к его теплому похудевшему телу и никуда не уходить.

Шли беззаботные дни первой половины апреля. Фруктовые деревья стояли в цвету, все вокруг зеленело. Временами солнце припекало так, что можно было прогуливаться в футболках. А на вершине Монте-Амиаты еще лежал снег, позволяя покататься на лыжах.

Мы ездили из одной маленькой деревушки в другую, гуляли по холмам, целовались в пустующих церквях и изумлялись современным скульптурам в парках. Я была счастлива, но меня не покидало ощущение, что все это происходит не наяву: словно я угодила в срежиссированный Давидом фильм, о сюжете которого с точностью могла сказать лишь одно — в любой момент возможны любые неожиданности.