Вскрытие показало... - Патрисия Корнуэлл Страница 2

Но такого не видел даже наш милый городок. Среднестатистический гражданин мог не иметь отношения к убийствам, совершаемым "под кайфом", или к так называемой "бытовухе"; он мог не посещать заведения, где за один косой взгляд человек рискует получить бутылкой по голове – и считать себя застрахованным. Но ведь три убитые женщины ничего подобного и не делали! Они мирно спали в собственных постелях и были повинны лишь в том, что не закрыли на ночь окна. "А если и со мной случится то же самое, что с моей приятельницей, коллегой, соседкой?.." – вот что думала добропорядочная налогоплательщица, и ужас охватывал ее. Еще вчера чья-то дочь, сестра, возлюбленная ходила по магазинам, пила коктейль на вечеринке, после работы стояла в очереди в супермаркете. А сегодня ночью мистер Никто забрался в ее спальню через окно...

У распахнутой двери дежурили двое ребят в форме. Проем перекрывала желтая лента с надписью "Место преступления. Вход воспрещен".

Совсем юный полицейский почтительно приподнял ленту, пропуская меня в дом. Мне пришлось согнуться в три погибели.

Гостиная в теплых розовых тонах отличалась идеальной чистотой и безупречным вкусом. Изящная стенка из вишни, на ней небольшой телевизор, скрипка, ноты. У окна, выходящего на лужайку перед домом, – диван, на столике со стеклянной столешницей – аккуратная стопка журналов, в том числе "Сайентифик американ" и "Нью-Ингланд джорнэл оф медисин". На китайском коврике бежевого цвета с изображением дракона – ореховый книжный шкаф. Учебники по медицине занимали целых две полки.

Гостиная оказалась проходной. Вторая дверь вела в коридор, по правой стороне которого располагалось несколько жилых комнат, а по левой – кухня. Именно там юный полицейский и Марино допрашивали сейчас молодого человека – по всей видимости, мужа убитой.

Я невольно отметила про себя, что на столешнице ни единого пятнышка; что электрический чайник и микроволновка оттенка "цветущий миндаль" (так его называют в каталогах) явно подбирались в тон линолеуму, тоже очень чистому; что бледно-желтые занавески гармонируют с бледно-желтыми же обоями. Но прежде всего мое внимание привлек стол: на нем лежал выпотрошенный полицией красный нейлоновый рюкзак. Содержимое валялось тут же: стетоскоп, фонарик-авторучка, пластиковая коробка, в которой погибшая, вероятно, носила завтрак, и последние номера журналов "Энналс оф седжэри", "Ланцет" и "Джорнэл оф траума". Эти-то вещи несчастной добили меня окончательно.

Марино сначала неприязненно взглянул в мою сторону и лишь потом представил меня Мэтту Петерсену, мужу убитой. Петерсен скрючился в кресле и всем своим видом выражал отчаяние. Не каждый день встретишь такого красавца – стройный, худощавый, широкоплечий брюнет, кожа гладкая, загорелая, лицо безупречно тонкое, почти порочное в столь женственной прелести. На Петерсене были белая рубашка-поло и бледно-голубые джинсы, но эта дешевая одежда только лишний раз подчеркивала, насколько он хорош собой. Петерсен смотрел в пол, сцепив пальцы на коленях.

– Это все принадлежат убитой? – Вопрос был отнюдь не праздный – вдруг это муж занимался медициной?

Марино кивнул.

Петерсен медленно поднял глаза – они оказались синими. Видно было, что он недавно плакал. Кажется, до него только теперь дошло: приехал доктор. В глазах промелькнуло нечто похожее на облегчение, даже на надежду – доктор все объяснит, доктор скажет, что Лори почти не мучилась.

Явно плохо соображая, Петерсен забормотал:

– Я ей вчера вечером звонил. Она сказала, что будет дома где-то к полпервому. Что у нее дежурство в больнице. Я приехал, смотрю, света нет, думал, она спать легла. Я дверь сам открыл... – Тут голос у него задрожал, сорвался. Петерсен стал ловить ртом воздух. – И я зашел в спальню... – Синие глаза наполнились слезами. – Умоляю вас, – теперь он обращался лично ко мне, – умоляю вас, не показывайте ее никому. Я не хочу, чтобы ее видели такой...

– Мистер Петерсен, нам необходимо осмотреть тело вашей жены, – сказала я как можно мягче.

И вдруг убитый горем Петерсен шарахнул кулаком по столу.

– Да знаю я! Я имел в виду всю эту шайку! Копов и иже с ними! Сейчас налетят как стервятники, начнут фотографировать, потом в новостях покажут. – Крик пресекся, теперь голос Мэтта дрожал. – И какой-нибудь козел будет жрать пиццу и пялиться на мою Лори, мать его так!

У Марино ответ был наготове:

– Послушайте, Мэтт, у меня тоже есть жена. Я прекрасно понимаю ваши чувства. Обещаю, что не позволю фотографировать тело вашей супруги для новостей, как не позволил бы, будь это моя собственная жена.

Вот человек – врет и не краснеет.

Мертвые беззащитны. Я отлично понимала, что настоящие унижения у этой женщины еще впереди. Для начала беднягу сфотографируют, причем не абы как: от фотоаппарата не укроется ни один сантиметр ее тела. Снимки (увеличенные!) будут рассматривать эксперты, полицейские, адвокаты, судьи, присяжные, бог знает кто еще. Все особенности внешности и телосложения миссис Петерсен, все ее физические недостатки и все заболевания, которыми она когда-либо страдала, буде таковые найдутся, обсудят, обговорят, занесут в протокол, в базу данных, размножат на принтере. Работники лаборатории и морга вспомнят юность боевую и в обеденный перерыв в лицах разыграют процесс, на котором жертва и преступник поменяются местами, – самая популярная развлекуха у второкурсников мединститута. Они тщательно исследуют тело и сделают выводы о привычках миссис Петерсен, а судья не преминет вопросить, как она дошла до жизни такой.

Ничего не поделаешь, насильственная смерть касается не только родственников жертвы – этот аспект моей профессии всегда меня удручал. Я изо всех сил старалась защитить достоинство погибших, но сделать могла очень немного, особенно после того, как смерть человека становилась "делом номер таким-то", а сам человек – вещдоком. Так уж повелось – сначала "плохой парень" лишает человека жизни, затем "хорошие парни" лишают его чести.

Марино сделал мне знак, и мы вместе вышли из кухни – там остались только Петерсен и юный полицейский.

– Вы уже сфотографировали тело? – спросила я.

– Там сейчас наши парни пылят магнитным порошком, – отвечал Марино, имея в виду служащих отдела идентификации, обследующих место преступления. – Я запретил им прикасаться к телу.

Мы стояли в холле.

На стенах висели весьма недурные акварели и целая коллекция фотографий, изображавших Мэтта и Лори в университете, а также чету Петерсенов на пляже: оба загорелые, растрепанные, у обоих брюки закатаны до колен. А Лори была прехорошенькая – блондинка, тонкие черты лица, открытая улыбка. Она изучала медицину сначала в Медицинской школе Брауна, затем в Гарварде. Мэтт тоже заканчивал обучение в Гарвардском университете. Наверное, там они и познакомились. Мэтт был явно моложе своей жены.

Его жены Лори. Лори Петерсен. Сначала Браун, потом Гарвард. Лучшая студентка на курсе. Ей было всего тридцать. Ее мечта почти сбылась. Она восемь лет головы не поднимала от учебников, и вот наконец стала врачом. А теперь ее нет. Ради нескольких минут извращенного удовольствия какого-то отморозка загублена человеческая жизнь.