Сладкая боль - Ребекка Джеймс Страница 2

За столом сидит светловолосая девушка. Она худая и бледная, с очень несчастным лицом. Есть в ней что-то хрупкое и беззащитное, наводящее на мысль, что она нездорова.

— Тим, — говорит Маркус, — это Анна. Анна Лондон.

Она встает, протягивает руку и немедленно ее отдергивает, затем здоровается едва слышным голосом и упирается взглядом в стол. Маркус сказал, что Анне двадцать, но выглядит она намного младше.

— Приятно познакомиться, — говорю я.

— Взаимно, — бормочет она.

— Итак, Тим, — говорит Фиона, — Маркус сказал, что вы работаете в ресторане.

— Да, — отвечаю я. — В Мэнли, недалеко отсюда. Десять минут пешком.

— У вас стабильное положение? Надежное? Вас не уволят в ближайшем будущем?

— Хозяин ресторана — мой отец, так что вряд ли он меня выкинет, — говорю я. — Иначе, знаете, семейные отношения испортятся.

Я рассчитывал пошутить, чтобы поднять всем настроение, но никто не смеется. Лицо Маркуса остается бесстрастным, Анна рассматривает свои подрагивающие руки, Фиона натянуто улыбается.

— Очень хорошо, — говорит она наконец. — Я думаю, пока хватит расспросов. Сейчас мы покажем вашу комнату.

Я вновь иду за ними по темным коридорам, поднимаюсь по лестнице. Процессию возглавляет Фиона. Я шагаю рядом с Анной и пытаюсь заглянуть ей в глаза, улыбнуться, установить хоть какой-нибудь контакт, но она упорно смотрит в пол, избегая моего взгляда.

— Фэрвью построили в 1890 году, — объясняет Маркус, пока мы поднимаемся. — Хотя дом очень большой и удобный, ему, возможно, недостает современной эстетики.

«Света, например», — думаю я.

— Он сильно отличается от среднестатистической австралийской застройки, — продолжает он. — По стилю он скорее британский. Фэрвью понравится не каждому, но лично я считаю, что у него свое очарование.

Буквально все в доме, включая лестницу, роскошно, величественно и красиво. Этот особняк наверняка стоит целое состояние, но он мрачный, холодный, гнетущий. На улице умопомрачительная жара, солнце светит так ярко, что асфальт сверкает, а здесь темно и прохладно как в пещере. Совсем другой мир.

Когда мы поднимаемся на второй этаж, Фиона останавливается у первой же двери.

— У нас есть несколько свободных комнат, — говорит она, — но эта едва ли не самая красивая.

Она открывает дверь, и я вижу чудесную спальню. Мне ни разу еще не доводилось в такой бывать. Она просторная, светлая, в ней достаточно мебели, чтобы комната была приятна глазу и в то же время не казалась загроможденной. Шагнуть в нее из мрачного коридора — все равно что выйти из пещеры на солнечный свет. Стены белые, на полу теплый паркет, из огромных окон открывается впечатляющий вид на гавань. У одной стены двуспальная кровать, у другой гардероб, в углу массивный деревянный стол, на полу дорогой ковер.

— В комнате удобств нет, — продолжает Фиона, — но на этаже три ванных. Одна из них прямо напротив, так что вам с Анной не придется стоять в очереди.

Я вспоминаю крошечную ванную, которую несколько недель делил с Патриком и Лиллой, и туалет, годный разве что для Индонезии. Иметь ванную в собственном распоряжении — это роскошь, о которой я никогда не мечтал.

Сама по себе комната в тысячу раз лучше, чем я мог вообразить. Я поворачиваюсь, чтобы осмотреться, подхожу к окну и выглядываю.

— Какой вид, — говорю я, качая головой. — Наверное, один из лучших в Сиднее.

— Да, очень красиво, — соглашается Маркус, становясь рядом. Он смотрит в окно, потом бросает взгляд на часы, выпрямляется, одергивает манжеты рубашки и сдвигает ступни вместе порывистым движением, почти по-военному.

— Так. Значит, вот ваша комната. Фиона, нам с тобой, пожалуй, пора в офис. — Он смотрит на Анну. — Полагаю, дальше вы сумеете договориться вдвоем.

Анна кивает.

— Конечно. Идите.

— Ты уверена? — спрашивает Фиона. — Все в порядке?

— Да.

Маркус и Фиона прощаются и уходят, и их шаги на лестнице — единственный звук в доме. Анна не говорит ни слова, не смотрит на меня. Ее взгляд устремлен в никуда. Она неподвижна и как будто в трансе. Лишь когда стук закрываемой входной двери эхом проносится по коридору, Анна шевелится. Она закрывает глаза и подносит ладонь к щеке. Жест странный, очень интимный, словно девушка позабыла о моем присутствии.

— Отличный дом, — говорю я.

Она открывает глаза.

— Спасибо.

Я жду, что Анна хотя бы попытается завязать разговор, о чем-нибудь спросить, рассказать нечто интересное о себе, но она просто стоит и нервно перебирает пальцами.

Не только Фэрвью кажется мне потусторонним, но и Анна. Она почти не разговаривает, а когда открывает рот, слова звучат так формально, что кажутся неестественными, вымученными, словно девушка читает роль с листа. Она держится неуклюже, сутуло, как будто ей недостает уверенности, чтобы распрямиться и смело взглянуть на мир, как будто она предпочла бы провалиться сквозь землю. Руки Анны постоянно движутся, сцепляясь и расцепляясь, или теребят одежду.

У меня ощущение, что первый шаг придется сделать самому, если я хочу добиться хоть каких-нибудь результатов.

Комната намного больше, чем я ожидал, и я готов согласиться, невзирая на то, насколько странна моя соседка и каковы упомянутые условия. Но я понимаю, что нужно задать несколько вопросов. Сто долларов в неделю за такую комнату — безумно дешево. Где-то должна быть ловушка.

— Комната потрясающая, — говорю я, — и дом прекрасный. Но когда я позвонил с утра, Маркус сказал, что есть какие-то условия. Это его собственные слова. Вы позволите уточнить, какие именно условия?

Она кивает. Если ей и раньше было как будто неловко, то теперь Анна волнуется еще сильнее. Она смотрит в пол и лихорадочно ломает пальцы. Ее лицо заметно краснеет.

— Я… — произносит она так тихо, что я не слышу.

— Простите?

— У меня агорафобия, — почти выкрикивает она.

— Агорафобия? — переспрашиваю я. Слово знакомое, но я не знаю, что оно означает. — А что…

— Повышено тревожное состояние, — объясняет Анна. — Панические атаки.

— Так. Ага. Панические атаки. — Я виновато улыбаюсь. — Извините, я, наверное, кажусь полным дураком, но все-таки я не вполне понимаю, что…

— Я никуда не могу выходить. Мне становится страшно.

— Вы никогда не выходите? — Я стараюсь не выказывать чересчур явный испуг, но тщетно. — Всегда сидите дома?

— Да, — отвечает она.

— Это, наверное, нелегко.

Анна моргает и отворачивается.

— Простите. Даже не знаю, что сказать. Я имел в виду, что вам, наверное, тяжело живется. А вы…