Вилла мертвого доктора - Александр Грич Страница 19

Ты помнишь, парень, дело Симпсона? Помнишь, конечно. Так вот, тот дом, где все, что произошло, произошло, умные люди обходили за версту, когда его поставили на продажу. И скажу тебе, правильно делали, что обходили! Посмотри на меня: разве я похож на исправного прихожанина, который ходит к воскресным проповедям с женой и детьми, а раз в три месяца исповедуется? Ни хрена не похож, это ты прав! — продолжал Кент, хотя Лайон не кивнул, не улыбнулся, вообще никак не реагировал на его слова — но Кенту, похоже, и не нужна была реакция собеседника. Он, Кент Слимсон, был самодостаточен и знал это давно и хорошо.

— Они не понимают, эти умники, — продолжал Кент, — ни хрена не понимают, что существует… — тут он неожиданно остановился, подыскивая слово, — существует память стен, понимаешь ты меня или нет? Как каждый из нас волочит на себе груз всего плохого, что сделал за жизнь, и всего хорошего — тоже, так и дома и их стены — все помнят. Ты вот замечал, — Кент нацелил на агента палец, — замечал, что иногда приходишь в дом, он и нарядный, и марафет наведен, и материалы дорогие пошли на ремонт — «бронза и мрамор», я это так называю. Так вот, приходишь ты в такой дом, а у тебя внутри неспокойно, нехорошо у тебя внутри, не хочется там находиться… И правильно! Ты себе верь — пусть ты никогда не узнаешь, отчего у тебя это чувство и что в этом доме произошло на самом‑то деле… Если тебе дискомфортно — ни в коем случае не покупай этот дом… Но и по‑другому бывает: внешне домик так себе, ничего особенного, а у него энергетика хорошая. Я правильно выражаюсь? Это, собственно, не я, это моя экс‑жена придумала, а я вот, оказывается, запомнил. И вот тебе выложил. Потому что ты, по всему видно, парень не промах, и неглупый, и собеседник неплохой.

Лайон впервые за эту беседу позволил себе улыбнуться, но возражать, естественно, не стал. Он забавен, конечно, этот Кент Слимсон, — но ведь это просто живой шарж на каждого из нас. Разве не тот для нас самый лучший собеседник, кто нас внимательно и заинтересованно слушает и молчит при этом? Да, конечно, сто раз да!

— Так вот, твой профессор покойный, — Кент был доволен, что собеседник отреагировал на его реплику, — профессор твой был голова, спору нет. И все он понимал, что я тебе сейчас рассказываю. Он и гораздо больше понимал. Но в нем, видишь ли, сидел дух противоречия. Он, по‑моему, из тех, кто всю жизнь себя тренирует, жучит, спуску себе не дает. Не хочешь что‑то делать — значит, сделай немедленно. Боязно куда‑то идти — значит, иди! Предупреждают тебя со всех сторон: «Не делай этого!» Так вот, для людей типа Фелпса это все равно как красная тряпка для быка. «Не надо?» — значит, надо. Ты что‑нибудь понял из этого моего замечательного монолога, парень? — И Кент выпустил сигарный дым куда‑то в сторону Лайона.

— Давайте подведем итоги… — сказал Лайон суховато. — Я о вас, господин Слимсон, наслышан. Помимо того, о чем известно всем, мне вас чрезвычайно рекомендовали и мои коллеги из группы. Они говорили, что вы — человек необычайно зоркий и эта зоркость может во многом помочь следствию.

Лайон взглянул на собеседника и с удовлетворением отметил, что его короткий монолог не пропал даром — тщеславием господин Слимсон обделен не был.

— Говорите, что надо, — все еще грубовато, но уже почти по‑дружески спросил Слимсон. — Все, что я вам сказал до этого, — чистой воды правда.

— Честно говоря, меня тревожат две вещи. — Лайон сделал недлинную паузу. — Первая — не могу поверить, чтобы такой человек, как вы, делал выводы, базируясь на таких зыбких вещах, как ощущения, эзотерические какие‑то пассажи. Это все и умно, и тонко, и интересно послушать за столом. Но человек такого класса, как вы, и с такими подходами несомненно должен базироваться — и, я уверен, базируется, — Лайон посмотрел Слимсону прямо в глаза, — на вещах, гораздо более реальных и осязаемых. Хотел бы я знать, на каких именно. И второе: ваш пламенный монолог звучал очень интересно, но его произнес человек, который совершенно не удивился тому, что профессор Фелпс был на днях убит в своем рабочем кабинете. Как будто мы где‑нибудь в Латинской Америке… Но даже там убивают скорее политиков, а не замечательных профессоров‑врачей, можно сказать, цвет нации. И вот мой собеседник, который, как отмечено, человек отнюдь не заурядный и знает, и чувствует нашу страну, говорит об этом убийстве безо всякого удивления… И хочет, чтобы я это воспринимал как должное.

— Ерунда все это, — вдруг сказал Кент обычным голосом. Куда девались бравада, и размахивание руками, и панибратство? — То есть то, что я вам сказал, — вполне серьезно, и у вас будет случай в этом убедиться. Потому что с этим самым Шеппард‑Хаузом что‑то не так. А то, что я не удивлен гибелью Фелпса, — это ты, сынок, правильно подметил. Огорчен я — да, очень. Но не удивлен. Этот человек не очень заботился о том, где и как наживет себе врагов, — а за такое рано или поздно приходится расплачиваться.

— У вас есть какие‑нибудь мысли о том, кому именно это убийство пошло на пользу?

— Тут уже мы вступаем на опасную почву. — Слимсон снова со вкусом затянулся и выпустил дым. — Мешал‑то он многим, спору нет. Но вот положа руку на сердце — представить себе не могу, кому понадобилось его убирать. Видно, кого‑то он зацепил покруче, чем просто своими дурацкими речами… Не знаю, не знаю…

* * *

Ким быстро разобрался с двумя почтенными медиками, заинтересовавшими Потемкина при просмотре выступления Фелпса на видео. Того, что сидел с непроницаемым лицом рядом с сильно декольтированной дамой, звали Кен Фишер, и был он одним из известных здесь урологов. Второй — академик Бортмиллс, председатель медицинской ассоциации «Передовые врачи Калифорнии». Потемкин решил начать свои «медицинские» контакты с Фишера — уж очень холодно‑равнодушным тот выглядел, слушая выступление Фелпса.

Встретиться договорились за ланчем, в симпатичном ресторанчике в Шерман‑Оакс, благо оба жили неподалеку. И вкусы оказались одинаковые — оба, как выяснилось, давно заприметили это уютное место на берегу небольшого озера, которое неизвестно откуда взялось в центре города.

Олег внутри себя настраивался на трудный разговор, но неожиданно встреча началась так, будто за столом сидели два давних знакомых.

— Здесь хорошо готовят карпа, — сказал Фишер, едва присев, — хотите попробовать? — Сделал заказ и продолжал: — Я понимаю, что вы меня пригласили говорить о Фелпсе. — Элегантный, подтянутый Фишер смотрелся совсем не так, как на экране, на той видеозаписи, что проглядывал Олег. — Вы были знакомы?

— Да, но не близко.

— А я его знал давно. И потому не знаю, кто кому должен выражать соболезнование, скорее уж вы — мне. Потому что я высоко ценил Ричарда как человека и его профессионализм. Его смерть — это большая утрата.

— Позвольте быть с вами откровенным? — Потемкину нравился этот человек с открытым взглядом и свободными манерами. — Я смотрел ряд выступлений Фелпса — о его взглядах на систему медицинского обслуживания. И видел в зале и вас — среди многих… И мне показалось, что вы не разделяете взглядов Фелпса.