Убийство со взломом - Колин Харрисон Страница 19

Питер съел сандвич в кафетерии, расположенном в самой убогой части Маркет-стрит, – никаких деловых встреч за обедом у него не намечалось, а престижных обеденных мест он избегал, не желая сталкиваться там с хорошенькими служащими, чей вид напомнил бы ему, как долго – уже несколько недель – он не занимался сексом. Он даже подумал было шмыгнуть в какой-нибудь из порновидеосалонов, ютившихся в обветшалых кирпичных строениях за рынком, что возле вокзала Рединг, проскользнуть незаметно вслед за другими извращенцами, так своеобразно проводящими свой обеденный перерыв, а может быть, даже мастурбировать немножко в одной из предназначенных для этой цели кабинок, наблюдая, как парень и девушка на экране занимаются французской любовью. Стыдно, но хоть помогло бы на несколько часов снять напряжение; однако существовал шанс натолкнуться там на знакомого. Имелись, правда, и службы, специализирующиеся на такого рода услугах, можно вызвать девушку и трахнуть ее, но особого удовольствия в этом Питер не находил – девушки эти чаще всего некрасивы, жалки, употребляют наркотики, – и дело кончилось бы состраданием к партнерше и расспросами о ее жизни. А потом, он еще не дошел до того, чтобы бросаться к проституткам. Так что вместо этого он углубился в чтение газеты, начав с раздела спорта. «Штрафники» облажались три раза подряд, и их звезда Чарльз Баркли дулся и критиковал команду. Питер скучал по Доктору Джею. Когда Доктор ушел на покой, город потерял одно из главных своих украшений. В целом газетные заголовки не проясняли его видения момента. Какие-то маргиналы подрались на тепловых люках, шестнадцатилетний наркодилер застрелен на углу Восьмой и Батлер-стрит. Ничего нового по сравнению с тем временем, когда самыми бедными в городе были ирландцы, жившие по восемь человек в комнате, работавшие на паровозостроительном предприятии Болдуина или на швейных фабриках, ирландцы, чьи дети во сне видели лишь паровозы, а старухи рылись в мусоре в поисках угля для печей. Вот опять он ворчит, и, кажется, чуть ли не вслух. Из окна кафетерия Филадельфия являла собой неприглядную картину – всюду серый снег и подмерзшая грязь, а весной и не пахнет. Дневной свет был тусклым, меркнул в преддверии сумерек, а он не мог вспомнить, когда ему являться в клуб для игры в «ракетку». Вот опять эта боль в груди… И ради чего, спрашивается, было надрываться на работе, годами разбираться во всех этих «согласованных признаниях вины», вызывать свидетелей, бороться с затяжками и отсрочками и пресекать любые сделки и сговоры с адвокатами, считавшими его жестокосердным. Как хотелось бы избавиться от всего этого, пролить на душу бальзам, который заставил бы забыть и ненависть к нему Дженис, и то, что впереди у него лишь нескончаемый поток дел об убийствах! Через их убойный отдел со штатом в два десятка человек в год проходит примерно пятьсот судебных тяжб. Может быть, подвернись ему интересное дельце, он еще сколько-нибудь протянет. Но ведь существуют всегда и возможности другой работы – в области страхования, политики или на другом каком-нибудь безвредном поприще. Множество молодых прокуроров, по горло сытых вечно буксующей и продажной судебной системой, наплевав на былые идеалы, удирают в частные фирмы, где можно, не напрягаясь, заработать свою сотню тысяч. Но он слишком устал, чтобы думать сейчас о смене работы. Он будет упорно и бодро продолжать свой бег, сторожа противника, не подпуская его к мячу, а потом, подобно юному защитнику «Штрафников», обойдет бестолково мечущихся ветеранов и забросит мяч в корзину. Все просто. Все очень, очень просто.

А позже, после нескольких часов работы, после целого вороха слов, споров, возражений и дискредитации свидетелей со стороны защиты, убедив всех в виновности Робинсона, он почувствовал, что совершенно выдохся. Билл весь день не спускал глаз с Питера, и был даже момент, когда тому показалось, что Робинсона интересует не столько ход процесса, сколько он, Питер, – обвиняемый следил за ним, пристально глядя на него умным взглядом, словно силясь изучить его. Когда обвиняемого уводили, он поднял руку, заговорщически приветствуя прокурора.

Сейчас Питер сидел в своем кресле и складывал бумаги, надеясь, что освободился от всего этого до следующего дня, когда предстояли заключительные дебаты сторон. Зал заседаний опустел, и Питер понимал, прислушиваясь к отдававшимся гулким эхом звукам из коридора, что чего-то ждет. Потемнело, и стал падать снег. Помещение начала окутывать ночная прохлада. Бенита разбиралась со своей перфолентой. После восьми часов работы она выглядела удивительно свежей, и вид ее наводил на игривые мысли попросить ее проявить сочувствие. Она сложила ленту, обвязав резинкой каждый моток. Лента использовалась в суде для повторного слушания, по существу являясь дублирующей записью. Вынув бобину из звукозаписывающего устройства, Бенита бросила в портфель и ее и перфоленту. Он знал, что вечером она сунет ленту в компьютер, который расшифрует запись и сделает распечатку, которую Бенита прочитает и поправит.

Но пора было отправляться в клуб для часовой игры в «ракетку». Берджера не будет, так что идти особо не хотелось. Он глядел на Бениту. Ей, наверное, не больше двадцати двух-двадцати трех. Интересно, играет ли она в «ракетку»? Спросить он не решился.