Сабля Чингизидов - Арсений Ахтырцев Страница 19

Это было письмо от племянника адмирала, благородного Дориа. Младшего отпрыска могущественной семьи командующего флотом генуэзской республики, адмирала Пьера Дориа. Молодой коммодор был послан в Кафу в качестве инспектора. Совет республики святого Георгия уже давно не доверял консулу, на которого каждый возвращавшийся из Крыма корабль привозил целый мешок жалоб. Ни о каком участии молодого Дориа в сомнительных татарских авантюрах не могло быть и речи.

Но когда в ханской ставке начали собираться войска и молодой посланник республики увидел тысячи разноплеменных воинов, прибывающих со всех концов степной империи, благородная кровь воинов и полководцев забурлила у молодого Дориа, и он решительно заявил консулу, что берет командование генуэзским пехотным корпусом на себя. Консул Кафы Джанноне дель Беско не осмелился возразить могущественному любимцу республики.

И если за гибель генуэзских солдат старик дель Беско еще мог бы вымолить прощение у совета, то племянника адмирала Дориа ему никто и никогда не простит. Но он только думает, что племянник адмирала погиб. На самом деле он жив! Две сотни личной Мамаевой стражи неотступно следовали за ним на Куликовом поле. Когда конная лава засадного полка Боброка ударила татарской коннице в тыл, Мамай дал сигнал уходить, и всадники стражи вихрем вынесли молодого коммодора из боя.

Татары даже не подумали выручить тяжелую генуэзскую пехоту, и она вся осталась лежать в выжженной степи между Доном и Непрядвой.

И пока Мамай в горячке метался по заволжским юртам, собирая свежее войско, Дориа по его приказу был доставлен в устье Танаиса и на греческом корабле отбыл в Геную. Кораблю под страхом смерти было запрещено заходить в порты. Он должен был прямиком доставить пассажира в пункт назначения. Гарантией соблюдения приказа была татарская стража, погрузившаяся на корабль вместе с молодым генуэзцем. Перед отправкой, по требованию Мамая, молодой Дориа написал короткое письмо, где обвинял во всех несчастьях последних месяцев консула Кафы. Вот это письмо и вез Мамай в качестве выкупа за свою жизнь.

Консул Кафы Джанноне дель Беско ждал двух городских синдиков (членов городского совета) в консульском дворце. Синдики, как и все жители, были заняты на сборе винограда, и за ними послали городскую стражу. Согласно уставу Кафы, присутствие синдиков при встречах с иностранными послами и самими правителями было обязательно. Консул знал о поражении Мамая уже три дня. Сразу после битвы с Тохтамышем из генуэзской колонии в Тане отправили фелюку в Кафу.

И хотя он прекрасно понимал, что деваться Мамаю некуда, ему до последнего момента не верилось, что опытный и хитрый ордынец сам засунет голову в генуэзскую петлю. Консулу оставалось только ее затянуть. Четыре тысячи прекрасно обученных арбалетчиков и копейщиков получил этот дикарь от Кафы. Четыре тысячи лучших пехотинцев Европы. Неужели он надеется, что республика простит ему гибель четырех тысяч своих граждан?

Дежурный стражник доложил о прибытии синдиков. Консул встал и быстрым шагом вышел на крыльцо, где черкесы-аргузии (городские стражники) держали под уздцы его коня. Консул легко вскочил в седло и пустил коня рысью. За ним поспешили синдики и личная консульская стража.

Слуги консула внесли в шатер ордынского царя блюда с фруктами и виноградом. Круглое лоснящееся лицо Мамая выражало крайнюю степень доброжелательства. Он радушно обнял своего генуэзского брата и хлопнул в ладоши. Раб принес свиток бумаги. Мамай передал письмо консулу и сообщил ему, что молодой Дориа жив. Он жадно вглядывался в лицо итальянца, наблюдая за его реакцией. Но лицо консула осталось непроницаемым. Проклятые фряги!

Ордынец не знал, что греки сумели подать на берег сигнал, и ночью, когда корабль проходил пролив, к нему бесшумно пристали гребные шлюпки, с которых высадились привычные к абордажным атакам генуэзские пираты и перебили всю татарскую стражу. И племянник адмирала уже две недели находился в городе.

Мамай угодливо улыбался. Ему нужен был корабль. Его друг, император ромеев, уже ждет его в Царьграде. Он даст ему войско. Тысячи железных всадников. Да-да, он знает, что всадники стоят дорого, но у него есть чем заплатить. Пусть его брат не сомневается, у него с собой вся казна Орды. Что хочет его брат за корабль? Пусть он не стесняется. Мамай заплатит любую цену. Золото, жемчуг, самоцветы.

Консул равнодушно посмотрел на сундуки с сокровищами, стоящие в углу юрты, и, посмотрев Мамаю прямо в глаза, сказал лишь одно слово:

— Саблю.

Лицо Мамая окаменело. Он сразу понял, что требует консул. Саблю Чингизидов. Родовую реликвию улуса Джучиева. Никто не смеет требовать ее у ордынских ханов. Отдать саблю — значит отдать власть. Мамай был готов к унижениям, но то, о чем просил консул, выходило за все мыслимые пределы. Это было неслыханное оскорбление. Мамай даже подался вперед, чтобы поближе разглядеть глаза консула. Не шутит ли тот? Консул не шутил. Лучше бы он плюнул Мамаю в лицо. Стерпеть плевок было бы в тысячу раз легче, чем это чудовищно унизительное требование.

Ордынский царь откинулся назад, заскрипел зубами, вскочил с подушек и подбежал к кофру. Из свернутой кошмы он ловко вытащил саблю в ножнах и, обернувшись, бросил оружие под ноги консулу. Консул спокойно кивнул слуге, и тот поднял саблю с войлочного пола. Мамай смотрел на консула, даже не пытаясь скрыть ненависти.

На лице генуэзца не дрогнул ни один мускул. Мамай получит корабль. На рассвете судно будет ждать его на пристани, напротив Доковой башни. И, поклонившись, консул вышел из шатра.

Когда утром ордынский правитель подымался со шлюпки на корабль, его степные дальнозоркие глаза разглядели у стен цитадели молодого Дориа в красной генуэзской шапочке. Дориа стоял в окружении свиты и наблюдал за погрузкой. Но удивиться Мамай не успел. В следующее мгновение острая как бритва сабля черкесского аргузия отделила голову от грузного туловища свирепого степного владыки.

Голову мятежного темника с богатыми дарами послали молодому ордынскому хану. Хан Тохтамыш милостиво пожаловал Кафе селения Южного берега Крыма. А о сабле в ханской ставке никто генуэзцев не спросил. В Сарае было не до сабли. На Золотую Орду надвигался грозный Тимур.

Москва, июнь, 2005 г.

Доминик Перье встретил гостей сам и провел в свой офис на втором этаже посольства.

— Господа, я нахожусь в крайне затруднительном положении. Дело в том, что убитый вчера Александр фон Ройбах был моим школьным товарищем. Он посвятил меня во все свои дела по поиску архива Каратаевых, еще будучи в Брюсселе. Я знал все подробности его переговоров с Кардашевым. Ройбах полагал, что этому человеку доверять нельзя.

Так и оказалось. Несмотря на то что у Александра была вполне конкретная договоренность с Кардашевым о покупке архива, тот с помощью шантажа заставил Ройбаха рассказать о так называемом наследстве бригадира. Это сугубо конфиденциальная информация семьи Каратаевых, совершенно не предназначенная для чужих ушей. Целью приезда Александра как раз и был поиск семейного наследства, и с помощью архива он надеялся получить дополнительную информацию о его местонахождении.