Шпион, который явился под Рождество - Лоренсо Сильва Страница 19

О жене и дочерях.

Человек в сером пальто подгреб ближе, сворачивая на противоположную сторону проулка, к той самой калитке.

«Возьму риск на себя», — решился Андрей.

* * *

— Мы едем в Санта-Фе за младенцем?

— Да, Петр. Это дитя мира.

— Не понял…

— Ты что, газет не читаешь? Телевизор не смотришь?

— Новости? Ха! Там же сплошная пропаганда, не лучше, чем в России.

— Значит, про Ахмеда Хасана не слышал?

— Так зовут ребенка?

— Отца. Он акушер.

— Андрей, я по-английски еще не настолько…

— Роды принимает. Хирург, когда-то оперировал палестинцев, пострадавших в перестрелках с израильтянами. Две тысячи пулевых ранений через его руки прошло. «А воз и ныне там» — так он говорит. Тогда он переквалифицировался, стал акушером. Детей принял несколько тысяч, то есть больше, чем прооперированных им же огнестрелов. Своим последователям объясняет, что сделал выбор: жизнь, а не смерть, надежда, а не ненависть.

— Последователям? Он что, этот Хасан, типа религиозного лидера?

— В каком-то смысле. Религиозными полномочиями он не обладает, но впечатление его речи на людей производят огромное. Вещает как пророк — и учеников у него с каждым днем прибавляется. Они верят в его дар предвидения. А он проповедует, что палестино-израильский конфликт уничтожит весь регион — и целый мир за собой потащит. Многие уставшие от десятилетиями не прекращающихся убийств и разрухи с ним согласны. «Дети, — повторяет Хасан. — Подумайте о детях. Если мы действительно их любим, если дорожим ими, если это все не пустые слова, то давайте подарим им мирное будущее».

— Мирное… Ты сказал, что в Санта-Фе наша цель — дитя мира…

— Да, Петр. Дитя мира. Ребенок Хасана. Его враги отвалят нам за похищение три миллиона долларов.

* * *

— Расположение комнат? — Мередит встревожилась. — А зачем вам?

Каган, несмотря на царивший в кухне полумрак, заметил, как она опасливо подобралась, продолжая прижимать крохотный стаканчик к губам малыша.

— Да особо незачем. Так, обычная предосторожность. Надо же чем-то время занять.

— Предосторожность?

— Лучше просчитать все заранее.

— Просчитать что? Вы же слышали Коула. Этот человек ушел.

— Возможно. Однако следует обеспечить запасной план.

Хотя в скудном свете Каган не видел глаз Мередит, он не сомневался, что они смотрят пристально и с тревогой. Тень ее головы кивнула в сторону темного арочного проема рядом с утопленным в нише холодильником в глубине кухни.

— За этой аркой — котельная и постирочная. И маленький санузел — унитаз и раковина.

— Окна там есть?

— Нет.

Каган мысленно поблагодарил свою удачу.

— А остальные комнаты? Коул сказал, что его спальня по фасаду.

— Да. Там в один ряд гостиная, ванная и комната Коула.

— А на заднюю часть что выходит?

— Напротив гостиной кабинет Теда. Рядом наша спальня.

— То есть напротив комнаты Коула?

— Правильно. В самом конце коридора, который делит дом на две части.

— Сколько дверей наружу?

Каган заметил, как задрожал голос Мередит, когда уже стало предельно ясно, к чему эти расспросы.

— Три. Передняя, боковая отсюда, из кухни, и еще одна в кабинете Теда. Выходит на задний дворик.

— А в подвал снаружи можно попасть?

— Подвала нет. В Санта-Фе большинство домов построены на плите.

«Еще одной головной болью меньше», — с облегчением подумал Каган.

— А чердак?

— Крыша плоская, никакого чердака.

— Какая у Теда в кабинете дверь, деревянная или раздвижная стеклянная?

— Дерево.

«Хорошо, не сразу вышибут», — отметил Каган.

— Заперта?

— Да, я проверила, когда думала, что мы уходим в гости. А потом еще раз, после того как Тед… ушел.

— А остальные двери?

Каган подошел и сам подергал ручку на кухонной, убеждаясь, что она заперта.

— Можете не сомневаться, когда Тед сорвался… В общем, все двери на замках.

Каган в очередной раз скользнул тревожным взглядом по кухонному окну.

— Он не всегда таким был… — проговорила Мередит.

— То есть? — задал наводящий вопрос Каган, надеясь отвлечь Мередит от опасности.

— Он осознает свою слабость к алкоголю. Когда мы переехали из Лос-Анджелеса, Тед хотел начать жизнь с чистого листа. То есть ради этого мы и переезжали. Прошлой весной он съездил сюда, в Санта-Фе, на деловую конференцию и, вернувшись, взахлеб рассказывал про горы, свет, прозрачный воздух, в котором видно далеко-далеко… Все время повторял, что не зря этот штат зовется «Очарованной землей». Я понимала. Немного волшебства нам бы пришлось в самый раз.

— И вы переехали? — снова подтолкнул ее к воспоминаниям Каган.

— Два месяца спустя, в июне, этот дом уже стал нашим. Помню Четвертое июля, когда на Плазе устроили ярмарку оладий, тысячи людей собрались на гулянья. Мы сидели под деревом, слушали «живой» блюграсс [5]— оркестр играл на площадке. Все танцевали, развлекались. Помню, как Тед тогда широко мне улыбнулся: «Обещаю, на День независимости». Дважды в неделю он ходил на собрания «Анонимных алкоголиков». Мы много времени проводили вместе, всей семьей. Ходили в походы по лыжной долине. Ездили на экскурсию в Лос-Аламос, посмотреть, где изобрели атомную бомбу. Лазили по развалинам в заповеднике Бандельер. Испанская ярмарка, Индейская ярмарка, Фиеста… Лучшее лето в моей жизни. В сентябре Тед закопался с делами, на нас времени оставалось меньше. Я не жаловалась. По счетам ведь надо как-то платить. Нашла себе тоже работу — в одном из музеев. На День благодарения Тед принес бутылку вина. Сразу начал оправдываться, увидев, как я насупилась: «Да ты что, это же белое вино, даже не красное. Водичка. Я работаю как каторжный. Без вина какая может быть индейка?»

— И вот теперь, месяц спустя…

Каган предоставил ей самой заканчивать фразу.

— Новое место. Старые беды. Наверное, невозможно начать с чистого листа.

Повисло тягостное молчание, потом Мередит сменила тему.

— Малыш заснул.

Она поставила стопку на стол и через арку рядом с холодильником унесла младенца в соседнее помещение.