Тайна Jardin des Plantes - Николя Д'Этьен Д'Орв Страница 19

— За тебя, голова баранья!

У Любена были довольно варварские представления об алкогольных коктейлях и, в частности, о пропорциях: к половине стакана воды он добавлял столько же анисового ликера. Это была уже третья порция.

Когда Сильвен наконец выбрался из колодца, старик облачил его в потертый лиловый халат и угостил своим «коктейлем». Сейчас молодой мужчина снова сидел на диване, чувствуя, как сознание понемногу затуманивается. Он уже не думал о том, насколько необычна данная ситуация: древняя хижина в центре города, спуск в подземный колодец, средневековая обстановка, свободная от нынешних условностей, — все это казалось ему совершенно нормальным. Сейчас для сорбоннского профессора, уважаемого всеми своими коллегами, в том числе и старшими, не было более близкого человека, чем этот раскрасневшийся от спиртного тощий старик, который в очередной раз отхлебнул из стакана и, фыркнув, сказал:

— На самом деле, ничто не сравнится с парижскими катакомбами!

При этих словах Сильвен насторожился. В ученике немедленно проснулся ученый.

— Ты хочешь сказать карьерами? Тебе же никогда не нравилось слово «катакомбы»…

Любен удовлетворенно взглянул на гостя. Старик всегда отказывался от любых должностей, какие бы ему ни предлагали, — он желал сохранить за собой лишь пост старшего смотрителя зоопарка. Его огромные познания в истории Парижа были всего лишь личной страстью, причудой. Он ни разу в жизни не прочел ни одной лекции на эту тему где бы то ни было. Но сегодня вечером, побитый на своем же поле, он, видимо, почувствовал, что обязан исправить ошибку.

— Ты совершенно прав, — признал он, смешивая себе четвертую порцию «коктейля». — Под Парижем прорыто множество карьеров общей протяженностью около трехсот километров.

«Да, Любен, — мысленно согласился молодой профессор, почти растроганный этой переменой ролей. — Это ты мне рассказал: гипсовые карьеры на правом берегу, известняковые — на левом. Карьеры, вырытые еще во времена римской оккупации для строительства тех загадочных сооружений, обломки которых — и призраки — встречаются до сих пор…»

Дальше он уже не слушал. Словно сквозь пелену — алкоголь туманил голову — он видел перед собой древний Париж: римский форум на месте современного Пантеона, некрополя великих людей Франции; императорский театр, место которого сейчас занимает знаменитая библиотека имени Жозефа Жибера на бульваре Сен-Мишель; арены для гладиаторских боев, недалеко от своего нынешнего жилища; термы — древнеримские общественные бани, на месте которых сейчас какой-нибудь «Макдоналдс»… Одним словом, нынешний Латинский квартал не случайно получил свое название.

Париж: огромный многослойный пирог, где каждый слой — целая эпоха, целое завоевание, целый исчезнувший мир…

— Катакомбы возникли относительно недавно, — продолжал тем временем Любен, сидя на своей разобранной кровати и уже не обращая внимания, слушает его Сильвен или нет. — Несколько километров подземных карьеров на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков были преобразованы в оссуарии, чтобы малость разгрузить парижские кладбища… О, это было апокалипсическое зрелище!..

«Да, в самом деле, картина была впечатляющая», — думал Сильвен, который знал эти рассказы наизусть. Целых тридцать лет, от Людовика Шестнадцатого до Наполеона, каждый день с наступлением темноты эксгумированные трупы — свежие или давно истлевшие — грузились на повозки, затянутые черными полотнищами, и в сопровождении священников, поющих погребальные псалмы, перевозились с кладбищ в подземные хранилища останков — оссуарии. Там, в этих мрачных каменных лабиринтах, скелеты постепенно рассыпались, образуя жуткие пирамиды из черепов и берцовых костей, которые стали главной достопримечательностью парижских катакомб — это слово благодаря им и появилось. Вплоть до недавних терактов толпы туристов устремлялись к подземному спуску на площади Данфер-Рошро, чтобы попасть в «королевство мертвых»…

— Шесть миллионов трупов! — продолжал Любен. — Тридцать поколений парижан, сваленных вповалку! И среди них Лафонтен, Рабле, Робеспьер, Шарль Перро, Фуке, Кольбер, Рамо…

Любен медленно вращал перед глазами свой стакан в свете масляной лампы, словно это был бриллиант.

— Может быть, как раз из-за этого у моей «настойки на костях» такой неподражаемый вкус. Концентрированный интеллект. Гений в розлив…

Юмор старика становился черным. Сильвен подумал, что надо бы идти домой — завтра лекция.

— Сегодня в твою настойку, должно быть, попал прах висельника, — сказал он, усмехнувшись. — И кажется, мы уже много выпили…

Любен в самом деле утратил свою обычную веселость.

— Сильвен, тебе уже тридцать три года, мамочка не будет тебя ругать. Да и чья бы корова мычала… Наша патронесса и сама не дура выпить!

Сильвен вздохнул. Старик был неисправим. К тому же Сильвен собирался уходить вовсе не из-за того, что боялся получить от матери выговор, — он просто устал. Да и намеки на «алкоголизм» Жервезы были ему неприятны.

— Не мешай все в одну кучу, — сказал он. — У меня завтра лекция. — И после некоторого колебания уже серьезным тоном прибавил: — И потом, нет особого повода напиваться — обезьяны сбежали из зоопарка и сейчас, может быть, разоряют мечеть…

— И что ты собираешься делать? — с иронией спросил Любен, раздраженно хмурясь. — Пойти против мамочкиного запрета и сообщить в полицию?