Тень за спиной  - Тана Френч Страница 18

Улыбка больше напоминала спазм. Ей даже пришлось вытащить сигарету изо рта, чтобы справиться с губами.

– Конечно, сначала я тусовалась с ней потому, что мне было приятно ее восхищение, но очень скоро мне просто стала нравиться ее компания, она сама стала нравиться. Многие считали ее дурочкой, но только из-за того, что она была очень застенчивой, как я уже сказала. Выглядело так, будто она ничего не соображает, ничего не знает. Но кем-кем, а тупицей она точно не была. Наоборот. Она была очень проницательная.

Стив энергично кивал, пока Люси говорила. Я тоже слушала с интересом, но рассказ мне не нравился. Люси хочет, очень хочет, чтобы мы поближе познакомились с Ашлин, с ее версией Ашлин. Иногда нам приходится такое выслушивать: друзья и близкие пострадавшего суют нам под нос его святую невинность, чтобы мы, не дай бог, не подумали, что жертва сама во всем виновата. Как правило, это происходит, если жертва и в самом деле хотя бы отчасти повинна в случившемся. Уже то, что Ашлин крутила роман с женатым, может быть достаточной причиной, чтобы Люси выдала нам трогательную мелодраму. Но не скрывается ли тут нечто иное?

– Она даже самые мерзкие истории умела превращать в смешные. Помню, как-то раз я поцапалась со здоровой кобылой из нашего класса. И вот я стою такая вся на взводе и адреналине, типа: «Что эта сучка о себе возомнила?! Я ей сейчас всю харю разобью!» – и тут Аш начинает хохотать, а я ей: «Что? Ничего смешного!» – и уже почти готова вмазать и ей тоже, а она: «Ты была офигенная, маленькая разъяренная кошка, прогнавшая огромную злую гиену», – и принимается показывать это в лицах, подпрыгивая, будто норовя ударить кого-то, кто гораздо выше ее, и при этом вопит: «Если бы дело дошло до драки, ты бы мигом загнала ее в угол, а она хныкала бы и молила о пощаде, пока ты уделывала бы ее. А вокруг собралась бы толпа, и все скандировали твое имя…» И в этот момент я начала хохотать вместе с ней, и все это говно больше не волновало меня. Все превратилось в крошечную неприятность.

Люси рассмеялась, вот только смех был напряженным, как натянутая пружина, будто просто не давал боли утащить ее за собой.

– В этом вся Аш. Она делала мир вокруг себя лучше. Может, это из-за опыта, который она приобрела, пытаясь сделать жизнь с матерью выносимой для них обеих. Не знаю. Свою жизнь она, наверное, и не могла улучшить, но другим точно улучшала.

Пожалуйста, прошу вас, как вы не понимаете… Та женщина и вправду походила на двенадцатилетнюю девочку, которую описала Люси, – неуверенную, неловкую, одетую в какие-то шмотки, которые не подошли бы никому и уж точно не подходили ей. Но женщина, которая сегодня умерла, была совсем другой.

– Но ведь жизнь все исправила, – сказала я. – Она выросла, стала красивой, и элегантной, и уверенной в себе. Так ведь?

Люси затушила сигарету, покрутила стакан, но пить не стала. Мы вернулись в настоящее, а к ней вернулась осторожность.

– Не так быстро, как хотелось бы. Даже после окончания школы она продолжала жить дома, считала, что не вправе покинуть мать. И хотя я думала, что это ужасно, я ее понимала. Если бы не Аш, мать просто наложила бы на себя руки. Поэтому она каждый вечер возвращалась в дом, где прошло ее детство. Это не давало ей… – Люси все вертела в руках стакан, глядя, как играет свет на поверхности воды, – это не давало ей повзрослеть. У нее была работа, которую она нашла сразу после школы, секретаршей в конторе, снабжавшей туалетной бумагой и жидким мылом всякие офисы. Может, это и неплохая работа, вот только Аш мечтала заниматься чем-то совсем иным. Но чем, она понятия не имела. У нее просто не было возможности обдумать это. Знаете, мне страшно за нее тогда было. Я представляла – вот нам уже тридцать, сорок, а Аш вкалывает все в той же конторе, после работы возвращается все в тот же дом, к матери, и вся ее жизнь просто… – Люси щелкнула пальцами, подняв руку к солнечному пятну, – проходит. И она же все это понимала. Просто не знала, что с этим делать.

– И что же изменилось? – спросил Стив.

– Миссис Мюррей умерла. Три года назад. Я понимаю, что так говорить дурно, но это самое лучшее, что могло произойти с Ашлин.

– Как она умерла?

– Вы спрашиваете, покончила ли она с собой? – Люси покачала головой. – Аневризма головного мозга. Аш вернулась с работы и нашла ее. Поначалу она себя не помнила от горя, но мало-помалу отошла, и с этого момента началась ее настоящая жизнь. Она продала дом и купила себе квартирку в Стонибаттере. Сильно похудела, покрасила волосы, сменила одежду, начала ходить куда-то… – быстрая улыбка, – и не куда-то, а только в самые модные места. Вот была себе девушка, которую приходилось силком тянуть выпить пивка в дурацком театральном баре, а тут она заявляет, что нужно пойти в выпендрежный клуб, о котором вычитала в какой-то колонке светских сплетен, а когда я говорю, что нас туда попросту не пропустят, заявляет спокойно: «Я все устрою, надень что-нибудь из моего, и никаких проблем на входе не возникнет». – Снова улыбка, уже пошире. – И ведь действительно не возникало. Но все эти модные клубы с мажорами, старающимися перекричать друг друга, – это не мое. Но туда стоило пойти только для того, чтобы посмотреть на Аш. Как же она оттягивалась! Танцевала, флиртовала с каким-нибудь перцем, потом отшивала его… Она была словно ребенок, впервые попавший на ярмарку. – Улыбка пропала. Люси глубоко вдохнула и медленно выпустила воздух, явно стараясь взять себя в руки. – У нее наконец-то появилась возможность подумать о самой себе. Она ведь только-только начала набираться уверенности в себе, осознавать, что впереди жизнь. Только начала…

«Она начала, она думала, она была…» Люси уже говорила об Ашлин в прошедшем времени. До нее доходило. И в любую минуту она могла сорваться.

– Она собиралась бросить работу. За все эти годы ей было не на что особо тратить деньги, и она скопила приличную сумму. И Аш хотела сделать перерыв на год или два, чтобы понять, что же она хочет делать дальше. Она говорила… – еще один судорожный вздох, – она говорила, что мечтает отправиться в путешествие, она ведь никогда не выезжала за пределы Ирландии, говорила о колледже. У нее от этих мыслей просто дух захватывало. Аш будто вышла из комы, в которой провела пятнадцать лет, и теперь не могла наглядеться на солнце. Она… – Голос Люси дал трещину.

Она опустила голову и принялась скрести еще одно пятно краски с таким остервенением, что могла расцарапать колено сквозь ткань. Уж не знаю, какую игру она затеяла, но эта игра ее доконала. Люси прекратила терзать колено и, внимательно разглядывая свои ногти, спросила:

– А как… Ну этот человек. Что он с ней сделал?

– Мы не можем раскрывать детали по соображениям следствия. Единственное, что я могу сказать, – она не страдала.

Люси открыла было рот, чтобы добавить еще что-то, но это усилие оказалось ей уже не по силам. Слезы закапали на штаны, расплываясь пятнами. Порядочней было бы уйти, оставить ее одну, дать справиться с первой волной горя, которая накрыла ее. Мы не тронулись с места. Она держалась еще почти минуту, а потом разрыдалась.

Мы со Стивом отыскали коробку с салфетками, наполнили стакан водой, спросили, не хочет ли она позвать кого-то, чтобы побыл с ней, понимающе покивали и никуда не ушли, пока она не сумела выдавить, что хочет побыть одна. Когда же она снова обрела способность говорить, мы попросили ее составить список всех бывших приятелей Ашлин. Их оказалось аж трое, включая некоего Джорджа, с которым Аш перепихивалась целых две недели, когда ей было семнадцать. А девчушка-то была той еще гуленой. Кроме того, Люси составила список всех, кто присутствовал на презентации книги. Мы спросили, для проформы и чтобы не оставлять хвостов, где Люси была вчера вечером. Она была в театре. Пришла в полшестого и все время находилась на глазах у многих до окончания представления, уже после десяти. Затем всей компанией они пошли в паб, откуда вывалились лишь после полуночи и где-то около часу ночи завалились сюда, с осветителем и парой актеров. И угомонились лишь часа в четыре. Мы – я имею в виду практикантов – проверим эту историю, но она наверняка окажется правдивой.