Город, который забыл, как дышать - Кеннет Дж. Харви Страница 18

Джозеф нетерпеливо поморщился. «Ну, давай же, проезжай». Машина остановилась у подъезда к дому. Джозеф дернулся назад, в тень, налетел на стену и чертыхнулся себе под нос. Надо бы прокрасться к заднему крыльцу, скользнуть в дом и спрятаться. В кабине зажегся свет. Человек в камуфляже внимательно изучал карту. Водитель, одетый точно так же, ткнул в нее пальцем, и пассажир сделал в этом месте пометку. Свет погас, джип двинулся дальше, к заброшенной церкви и кладбищу.

— Папа, — неожиданно долетел со стороны сарая печальный детский голосок.

Волосы у Джозефа стали дыбом. Накатила волна слабости, прошиб холодный пот. Джозеф в ужасе повернул голову. Может, это Тари решила напугать его до смерти? У сарая никого не было. Он прислушался, стараясь уловить хоть звук, и посмотрел на темные окна ветхого строения. В крайнем левом окне на втором этаже стоял бородатый человек. В свете луны его землистое лицо отливало зеленью. Пепельно-серые руки сжимали здоровенную рыбину. Бородач повернулся в профиль, неимоверно широко разинул рот и принялся яростно запихивать рыбу в глотку. Луна скрылась за облаками, видение стало бледнеть.

Джозеф дрожащими руками поднес бинокль к глазам, но увидел лишь отражение облаков в оконном стекле. Никого. Он повернулся к дому Клаудии. Свечи уже погасли. Поднялся ветерок, в промокшей от пота одежде стало зябко. Джозеф опустил бинокль.

— Тебя как зовут? — спросила Тари у рыжей девочки, про которую знала только, что это дочь Клаудии. Они стояли, не шевелясь, на дырявом чердаке сарая. Под стропилами сохли тяжелые сети. По лицам, по доскам и кучам гниющих рыбацких снастей скользили в причудливом танце солнечные блики. С девочки капала вода, у Тари одежда была сухой. Рыжая оглянулась по сторонам и протянула к Тари ладони — она, похоже, не замечала, что промокла до нитки.

— Как тебя зовут? — повторила Тари.

— Подними руки, — велела девочка и запела:

У папы не осталось дел.

Сидел и на воду глядел.

Сидел, глядел, не ждал беды.

Теперь глядит из-под воды.

При этом она хлопала в такт по ладошкам Тари. Правой по правой — левой по левой, правой по левой — левой по правой. Тари развеселилась, песенка показалась ей забавной. Игра тоже понравилась, хотя ладони у девочки были такие холодные и сморщенные, словно она целый день просидела в ванне.

— Твоя очередь, — сказала девочка.

Тари стала хлопать: «У па-пыни оста-лосьдел…». Девочка посмотрела с такой печалью, что Тари захотелось немедленно ее обнять. Но у той изо рта потекло что-то черное.

Тари стало страшно и одиноко. «Где же папа с мамой? Далеко? А кто дальше? Они ведь теперь не вместе».

— Как тебя зовут? — снова спросила Тари.

Девочка молчала.

Тари спрашивала и спрашивала. И все без толку. Как об стенку горох. Тари истерически засмеялась.

Черная маслянистая жидкость с новой силой потекла изо рта девочки. Булькающий смех, который она так долго сдерживала, вырвался, наконец, наружу.

Девочка села на прогнившие от сырости половицы и вытерла подбородок. Перед ней стояло несколько игрушечных домиков, скорее даже сарайчиков. В них мерцали свечки, наполняя светом крошечные окошки. Тари села напротив, и дети стали перебирать игрушки.

— Мне в них нравится, — с покорным вздохом сказала девочка. Она смотрела на домики, в глазах у нее отражались огоньки. Красные, зеленые, желтые, совсем как на рождественской елке. — Я живу в игрушках, которые мама делает.

— Врешь.

— Честно.

— Как это?

— В них — мамина любовь. Она меня держит здесь, рядом с мамой. А сигналы наоборот тянут прочь. Прямо на куски разрывают.

— Какие сигналы?

— Которые мир соединяют. Только они неправильно его соединяют. — Девочка поставила один домик на крышу другого. Верхний слился с нижним, получилось новое здание. Засветились окошки.

— Дай попробовать, — Тари взяла два домика, но сливаться они не хотели.

— Тебе что на Рождество подарили? — спросила девочка. Разноцветные искорки плясали у нее в глазах, даже когда она смотрела в сторону.

— Так сейчас ведь не Рождество! — удивилась Тари.

— Вот и папу сигналы тянут все выше, выше. Но он иногда спускается. Потому что мама его еще любит. Ну, так, немножко. Если она меня отпустит…

— То что?

— Она меня только во сне будет видеть.

Вдруг налетел запах травы и цветов. Тари оглянулась. Кругом расстилался луг. По нему бродили цирковые животные — слоны, тигры, собаки. На деревьях сидели попугаи и другие диковинные птицы всех мыслимых расцветок.

— Класс! — завопила она.

— Здесь можно только воображать, — равнодушно сказала девочка. — Воображать, воображать, воображать. Когда умрешь, больше делать нечего.

— А ты умерла?

Девочка кивнула:

— Мы живем в снах. Ты не знала? Мы возвращаемся, когда снимся. По-другому никак не вернуться.

Вытряхнув на ладонь две таблетки ативина, Джозеф повертел в руках пузырек. Должно же тут быть написано, сколько можно принять за один раз? Про дозировку ничего не сообщалось. Он сунул таблетки под язык, чтобы быстрее рассосались.

«Дожили. Я видел привидение», — повторял он про себя, стаскивая пропотевшую одежду и вынимая из чемодана смену белья. Он стоял посреди ярко освещенной комнаты. Сна ни в одном глазу. «Я видел привидение». Чужая комната в чужом доме. Словно выплыла из далекого прошлого: розочки на кремовых обоях, лепнина ручной работы, дубовый паркет. Собственные движения казались Джозефу какими-то слишком реальными. Дыхание гулко отдавалось в ушах, все цвета и звуки били по нервам. Перегруженный мозг не справлялся. Люди. Призраки. Зачем он сюда приехал?

Почему он не дома, где милая сердцу суета не дает заниматься самокопанием? Там и компьютер, и телевизор, и круглосуточные магазины. Там на улицах горят фонари, и до больницы ехать всего ничего. В больнице — умные врачи, они все знают о пилюлях. А еще — легкомысленные медсестры. Уложат тебя на белоснежную койку, дадут какую-нибудь таблетку, и плыви себе прочь от всяких дурацких мыслей.

Надо сосредоточиться на чем-нибудь самом простом. Например, можно считать падающие из крана капли. Монотонные звуки обычно успокаивают. А еще можно подумать о чем-нибудь приятном. Джозеф представил себе Ким. Интересно, она сейчас дома или пошла в «Креветку» со своими коллегами по работе, вечно обутыми в резиновые сапоги? Она всегда заказывает пинту «гинесса». Может, как раз сейчас Ким потягивает пиво, слизывает пену с верхней губы и ласково улыбается кому-то? Джозефа передернуло.

Он подошел к окну спальни и поглядел на бухту. В черной воде разноцветными полосами отражались огни городка. Они то вспыхивали ярче, то снова гасли в волнах. Некоторые огоньки, хвостатые как кометы, красиво взмывали вверх, к вершине утеса, а потом исчезали позади него.