Зигзаг - Хосе Карлос Сомоса Страница 18

— Он долгое время изучал явление, известное под названием «нарушение СР-симметрии каоном»… Пожалуйста, не смотри на меня так… — Элиса засмеялась.

— Нет-нет, — возразил Мальдонадо. — Я слушаю и записываю.

— Каон, как слышится, так и пишется, — уточнила Элиса, видя, как рука Мальдонадо повисла над страницей.

Ей было все интереснее. К сожалению, пришлось рассказывать и о матери, Марте Моранде — зрелой, привлекательной, магнетической женщине, хозяйке и директоре салона «Пиккарда» [3]: «В «Пиккарде» ты откроешь для себя свою красоту».

Говорить о матери и получать от этого какое-то минимальное удовольствие было сложно.

— Она из семьи, где привыкли к деньгам и к путешествиям. Клянусь, я до сих пор спрашиваю себя: что мой отец мог найти в таком создании… В общем, я уверена, что он… Что мой отец не оставил бы меня одну, если б мать была другой. Она всегда говорила, что должна наслаждаться жизнью, что она не может жить взаперти только потому, что вышла замуж за какого-то умника. Так она его называла. Иногда она говорила это при мне. «Сегодня приезжает умник», — так и объявляла. — Мальдонадо перестал писать. Он слушал ее с серьезным видом. — По-моему, отец не хотел усложнять себе жизнь разводом. Плюс ко всему в его семье все были очень набожными католиками. Он просто закрывал на все глаза и давал матери «жить». — Элиса перевела взгляд на стол и улыбнулась: — Скажу честно, я решила изучать физику, чтобы достать мать: она хотела, чтобы я шла на экономический и помогала ей управлять ее замечательным салоном красоты. И я таки ее достала. Ей было жутко обидно. Она перестала со мной разговаривать и, воспользовавшись очередным отсутствием отца, уехала в свой загородный дом под Валенсией. Я осталась в Мадриде одна, с дедом и бабушкой по отцовской линии. Когда отец узнал об этом, он вернулся и сказал, что никогда меня не оставит. Я ему не поверила. Через неделю он поехал к матери в Валенсию, чтобы убедить ее заключить перемирие. На обратном пути в его машину врезался автомобиль с пьяным водителем за рулем. И на этом все кончилось.

Ей было холодно. Она потерла обнаженные руки. Хотя, с другой стороны, это был просто холод, а не настоящая душевная боль. Хорошо, что она об этом с кем-то говорит. Кому бы она могла рассказать об этом раньше?

— Теперь я опять живу с матерью, — добавила она. — Но у каждой в доме своя территория, и мы стараемся не пересекать границу чужих владений.

Мальдонадо рисовал на бумаге круги. Элиса почувствовала, что напряженность вот-вот вернется. Она решила сменить тон:

— Но ты не думай, то время, когда я была одна в Мадриде, пошло мне на пользу: я смогла получше узнать моего деда, а он был самым лучшим человеком в мире. Когда-то он был учителем, и ему очень нравилась история. Он частенько рассказывал мне что-нибудь про древние цивилизации и показывал иллюстрации в книжках…

Мальдонадо снова оживился и начал делать заметки.

— Значит, тебе нравится история? — спросил он.

— Очень, благодаря моему деду. Хотя я мало ее знаю.

— Какой у тебя любимый исторический период?

— Не знаю… — Элиса задумалась. — Меня поражают древние цивилизации: египтяне, греки, римляне… Деду очень нравился имперский Рим… Как начнешь думать про тех людей, что оставили столько следов, а потом навсегда исчезли…

— И что?

— Не знаю. Меня это затягивает.

— Затягивает прошлое?

— А кого нет? Это… как что-то, что мы навсегда потеряли, разве нет?

— Кстати, — заметил Мальдонадо так, словно забыл спросить об этом раньше, — мы еще не говорили о твоих религиозных убеждениях… Ты веришь в Бога?

— Нет. Я уже говорила тебе, что моя семья по отцовской линии — очень набожные католики, но мой дед был достаточно мудр, чтобы не давить на меня: он просто передал мне свои ценности. Я никогда не верила в Бога, даже в детстве. А теперь… это прозвучит странно, но я считаю себя скорее христианкой, чем верующей… Я верю в помощь другим, в самопожертвование, в свободу, почти во все, что проповедовал Иисус, но не в Бога.

— Почему это должно звучать странно?

— По-моему, это странно, нет?

— Ты не веришь, что Иисус Христос был сыном Божьим?

— Совершенно не верю. Я же говорю, что не верю в Бога. Верю, что Иисус Христос был очень добрым и очень смелым человеком, который сумел передать другим свои ценности…

— Как твой дед.

— Да. Но моему деду повезло больше. Иисуса за его идеи убили. Вот в это я верю: в смерть за свои идеи.

Мальдонадо записывал. Она вдруг подумала, что за такими конкретными вопросами стояла какая-то личная причина, никак не связанная с опросником. Она была готова сказать ему о своей догадке, но увидела, что он прячет ручку.

— У меня все, — кивнул Мальдонадо. — Пойдем пройдемся?

Они прогулялись до Пуэрта-дель-Соль. Была первая суббота июля, вечер стоял теплый, и на площади толпились люди, выходившие из закрывавшегося универмага. После недолгой паузы в разговоре, во время которой она изображала живой интерес к прохождению сквозь толпу и созерцанию статуи Карлоса III, из-за которого она якобы не могла говорить, Элиса услышала голос Мальдонадо:

— А как там с Бланесом?

Это был как раз тот вопрос, которого она опасалась. Чтобы ответить откровенно, ей пришлось бы сказать, что гордость ее не только уязвлена, а находится в коматозном состоянии, что она заброшена в каком-то отделении интенсивной терапии в глубинах ее личности. Она уже не пыталась выделиться, даже не поднимала руку, какой бы вопрос он ни задавал, а просто слушала и училась. Валенте Шарп (с кем она еще не обменялась ни единым взглядом), напротив, все больше выделялся на фоне общей массы. Другие студенты тоже стали обращаться к нему с вопросами, как будто он — сам Бланес или его правая рука. И если он еще не занял этого места, то был уже очень близок к тому, потому что даже Бланес временами обращался к нему за помощью: «А вы, Валенте, хотели бы что-нибудь добавить?» И Валенте Шарп отвечал блестяще и точно.

Порой ей казалось, что она ощущает зависть. Но нет, не зависть, пустоту. Из меня как будто вышел весь пар. Такое впечатление, что я приготовилась к сложнейшему марафону, а мне не разрешили выйти на дистанцию. Понятно, что Бланес уже решил, кто поедет с ним в Цюрих. Ей оставалось только попытаться как можно лучше изучить эту красивую теорию и искать другие варианты для своего профессионального будущего.

На мгновение она задумалась, стоит ли рассказывать обо всем этом Мальдонадо, но решила, что на один вечер откровенностей уже достаточно.

— Хорошо, — ответила она, — он классный преподаватель.

— Ты все еще хочешь, чтоб он руководил твоим диссером?