Скрипка дьявола - Йозеф Гелинек Страница 18

После недолгого молчания именно Рескальо вернулся к прерванному разговору:

— Вы спрашивали меня, что мы играем в субботу. Это Концерт для виолончели Элгара. Вы знаете его?

— Нет, к сожалению. Не то чтобы мне не нравилась классическая музыка, но…

Итальянец, не дав ему закончить фразу, подошел к своему инструменту и достал его из футляра — роскошного, желтого, граненого. Сальвадору футляр виолончели показался похожим на какой-то иностранный чемодан. Рескальо подтянул конский волос смычка и сел, поставив виолончель между ног, потом посмотрел на инспектора и сказал очень убежденно:

— Не может быть, чтобы вы этого не слышали.

И решительно заиграл драматический речитатив, которым начинается один из самых известных концертов в истории. С первой ноты Сальвадор понял, что никогда не слышал этой печальной музыки, полной роковых предчувствий. Кто-то из критиков написал, что начало концерта Элгара производит такое ошеломляющее впечатление, как если бы Шекспир начал «Гамлета» мучительным монологом принца: «Быть или не быть, вот в чем вопрос» без всяких предварительных объяснений.

— Да, мне это знакомо, — солгал полицейский, чтобы не показаться совершенным болваном, в то время как итальянец рассыпал полные трагизма звуки, предшествующие начальной каденции концерта Элгара.

У инспектора не было необходимой подготовки, чтобы понять, насколько хорош Рескальо как исполнитель, но, во всяком случае, сказал он себе, итальянец полностью отвечает представлениям мало сведущих в музыке людей о том, что такое великие виртуозы. Дойдя до выразительного глиссандо, знаменующего вступление духовых, Рескальо прекратил играть и убрал виолончель в футляр, хотя и не закрыл крышку. Внутри футляра — который Сальвадор разглядывал украдкой, поскольку, несомненно, это было личное пространство, что-то вроде часовни тореро, — находилась фотография Ане Ларрасабаль, а рядом — другой рыжеволосой девушки, которую он не мог опознать. Но вопросов он задавать не стал, потому что у него было ощущение, что он включил камеры наблюдения без позволения суда. Вместо этого он спросил про концерт, столь важный для виолончелиста:

— И вы будете выступать как солист, без оркестра?

По этому замечанию Рескальо понял, что инспектор совершенный профан в музыке, и, хотя музыканту с самого начала незачем было беспокоиться, слова инспектора помогли ему расслабиться.

— Наверное, я плохо объяснил, инспектор. Когда я говорю, что я солист-виолончелист, то имею в виду, что нахожусь в оркестре. Мы, те, кто возглавляет ту или иную группу, иногда играем небольшое соло, но нам никогда не поручают целый концерт. Человек, который будет противостоять нам в субботу, — это британский виртуоз Стивен Иссерлис.

— Почему «противостоять»? Какое-то, можно сказать, военное выражение.

— Для Льедо это именно та ментальность, которую мы должны принять. Для него любой концерт — это генеральное сражение, хотя и артистического характера. У меня гораздо менее воинственное видение музыки, но нужно признать, что, по меньшей мере с этимологической точки зрения, не скажешь, что Льедо неправ, потому что слово «концерт» происходит от латинского глагола concertare, что значит «сражаться».

В этот момент Сальвадор чуть не поддался искушению прекратить музыкальные беседы и начать допрос, но годы работы научили его, что иногда самую важную информацию получаешь, когда даешь допрашиваемому расслабиться, предоставляя разговору развиваться естественным образом, как будто отпускаешь воздушного змея на нитке.

— Должен признаться, что не могу себе представить, в чем именно состоит противоборство. Разве ваша цель не в том, чтобы играть для публики красивые мелодии?

— Да, таково восприятие человека непосвященного, но за этой видимостью скрываются самые невероятные вещи. Прежде всего, можно разойтись в выборе темпа, то есть скорости, с которой играется произведение. Концертант может задать темп, который дирижеру оркестра покажется неподходящим, и что тогда? Кто должен уступить? Теоретически и солист, и дирижер имеют тот же самый музыкальный ранг. Хотя о темпе договариваются во время репетиций, может случиться, что во время концерта одна из сторон попытается нарушить договор и начнет ускорять темп, чтобы заставить другую следовать за собой, или наоборот.

— И вы думаете, в субботу будет драчка? — спросил Сальвадор, которому концерт вдруг представился чем-то вроде футбольного матча на кубок Европы.

— Не думаю, потому что дирижирует Льедо, он слишком уважает Иссерлиса, чтобы строить козни. Кое-кто из оркестрантов называет нашего дирижера Джулини.

— Джулини? Какая-то шутка?

— Это один из величайших дирижеров всех времен, уже умерший, его имя Карло Мария Джулини. Такое прозвище оркестранты дали Льедо за то, что он считает себя большим дирижером, хотя на самом деле он просто обыкновенный нахал.

— Вы тоже о нем так думаете?

— Он не только нахал, но еще и честолюбец, хотя и неплохой дирижер. И Иссерлис великолепный виолончелист, хотя до сих пор никто не может превзойти исполнение концерта Элгара женщиной, которая прославила это произведение, — Жаклин Дю Пре. Она, как и Ане, умерла молодой, хотя ее конец был гораздо страшнее, потому что она стала жертвой долгой, унизительной и мучительной болезни: рассеянного склероза.

Рескальо наклонился над футляром и достал фотографию рыжеволосой девушки, ту, что была рядом с фотографией Ане.

— Вот это Жаклин Дю Пре.

Сальвадор потянулся, чтобы взять фотографию и рассмотреть ее, но музыкант отвел руку, и инспектору стало понятно, что он может только смотреть.

— Простите, мне стоило больших трудов достать эту фотографию.

Поняв, что полицейский не в обиде, он поднес фотографию ближе, и Сальвадор смог рассмотреть изображение во всех подробностях. Что больше всего привлекло его внимание, так это невероятная сексуальность, которую излучала эта фигура. Джеки Дю Пре сидела поставив виолончель между ног, которые были широко расставлены, словно она отдавала свое тело и душу юному любовнику, пылкому и ненасытному; а так как она была одета в цветастую мини-юбку, вызывавшую в памяти эстетику шестидесятых, можно было насладиться видом щедро открытых тугих округлых бедер. Фотограф поймал момент, когда она откинула голову, глаза были закрыты, выражение отсутствующее, и ветер раздувал ее густые рыжие волосы, как на рекламе кондиционера для волос. Эта деталь усиливала ощущение, что ты стал свидетелем чего-то очень интимного, какого-то подлинного музыкального оргазма.

Сальвадор хотел что-то сказать, но только невольно сглотнул слюну. Рескальо улыбнулся, довольный впечатлением, которое фотография произвела на полицейского, и убрал ее в футляр, поместив рядом с фотографией Ане. Потом сказал:

— Зубин Мета, великий дирижер, сравнил ее с дикой кобылой, которая скачет по холмам юга Англии. Ане сейчас было столько же лет, сколько Джеки, когда та ощутила первые симптомы заболевания.

Улыбчивый ангел, как ее называли, Дю Пре, в двадцать шесть лет уже достигшая, как Ане Ларрасабаль, вершины своей карьеры, ощутила в этом возрасте первые симптомы заболевания, которое поражает центральную нервную систему и относится к аутоиммунным заболеваниям, при которых собственная защитная система выходит из строя и обращается против определенных зон организма, считая их источником опасности. В случае Дю Пре частью тела, атакованной собственной иммунной системой, были нервные клетки, которые, помимо мыслительного процесса, обеспечивают мышечный контроль организма.