Черный Бумер - Андрей Троицкий Страница 18

В этот скорбный день Дима надел застиранную майку с надписью «Возьми меня на асфальте», в знак траура повязал на плече черный платок, а темные длинные волосы подобрал желтой косынкой. Видимо, сегодняшние похороны не прибавили Радченко оптимизма, заставив задуматься о бренности всего земного. Рядом с адвокатом сидела Лариса Демидова, она пила минеральную воду и жевали соленые сухарики. О Демидовой Бобрик знал не так уж много: потрахаться с ней хотели многие, но она культурно отбрила всех парней, у нее есть какая-то тайная любовь, но о своих чувствах Лариса не любит распространяться вслух. Она вообще не слишком разговорчивая. И еще одна вещь: всех мужиков, которые не ездят на мотоциклах, она презрительно называет кексами. Сегодня Лариса отпросилась с репетиции в театре, где она танцевала в каком-то нашумевшем мюзикле. Можно было заметить, что Элвис часто останавливает взгляд на девушке. И смотрит как-то странно, с любовью или нежностью. Так пьяница рассматривает полную бутылку, из которой еще не успел сделать глотка. И никогда не сделает.

На дальнем углу скамейки устроился Эдик по прозвищу Иностранец. Точнее, на скамье помещался зад Иностранца, сам он грудью лежал на столе, подложив под голову костлявое предплечье, сладко сопел. Эдик засадил два косяка подряд, залив это дело водкой, заполировал пивом и временно отключился. Все знали эту особенность Эдика, спать за столом, когда немного перебирает, вскоре он очнется, сядет на свою «Хонду»и на дороге будет трезвее трезвого. Свое прозвище он получил за то, что три года жил где-то за границей и вернулся оттуда в полном восторге. «Там в дурке в сто раз лучше, чем у нас в санатории», — говорил Эдик, когда его спрашивали о заграничных впечатлениях. «Так чего же ты там не остался?»Меня не очень-то хотели оставлять. По их понятиям я слишком буйный, совсем потерял педали", — отвечал Эдик.

— Человека тянет к саморазрушению, — сказал Радченко, закончив свои размышления. — С этим ничего не поделаешь. С этим можно только смириться и жить дальше.

— Жить дальше, — передразнил Элвис. — Вот ты лично когда собираешься прибраться?

— В каком смысле?

— Ну, через год, на следующей неделе, завтра? Или ты себе сто лет намерил?

— Отвянь со своими примочками, — поморщился Радченко. — Сегодня меня тошнит от загробной философии. Петька Гудков лично мне не сообщал, на какой день запланировал свои похороны. Он просто катил по темной дороге. Влетел в какого-то козла, который обосрался и уехал с места происшествия. И вот мы сосем пиво, а он там… Надеюсь, Петька недолго мучился перед смертью. Секунду или две секунды, не дольше. Удар… И все кончено.

— Кончено, — тупо повторил Элвис. — Вот ты или я, сколько раз мы бились на мотоциклах. И хоть бы хрен. Пара переломов конечностей, сломанные ребра — это не в счет. Почему так?

— Потому что я собираюсь еще немного пожить, — ответил Радченко. — И бог, кажется, не против моей затеи. Потому что в нашем поганом существовании, сплошном паскудстве, называемом человеческой жизнью, у меня есть цель.

— Вот как… Какая именно? Хапнуть вагон денег, вывезти его в Швейцарию? И там все прожрать? Но только медленно, чтобы хватило до пенсии.

— Ну, зачем же так примитивно? Я мечтаю о высоком. О том, что у меня родится сын. И я доживу до того времени, когда он повзрослеет. И сумеет воспринять меня таким, какай я есть. Короче, я живу только для того, чтобы дать своему будущему сыну пару советов. Совет первый: главное не быстро ездить, а умело маневрировать. Второе: в этой жизни можно многое сделать, если не надорвешься раньше времени. Поэтому, сынок, не напрягайся. Вот и все. Я скажу эти слова, а потом можете примерить на меня деревянный макинтош.

* * *

Элвис поднял запотевший графин, который поставил на стол буфетчик Антон Васильевич по прозвищу Тоник, он же хозяин заведения. Разлив пиво по кружкам, кивнул Бобрику.

— Ну, скажи что-нибудь.

Бобрик подумал минуту. Сдул пену с пива, он искал какие-то хорошие торжественные слова, подобающие случаю, но ничего особенного в голову не приходило. Пустые житейские воспоминания.

— С Петькой Гудковым мы вместе выросли. Мы жили в небольшом городе, где все друг друга знают. Почти как в деревне. Занимались мотокроссом на стадионе «Урожай»у одного тренера. Потом Петька ушел в армию, потом пришла моя очередь. И мы встретились только через четыре года. Выпили пива в привокзальной забегаловке и решили открыть собственный бизнес. Но из этого не вышло ни хрена хорошего. И Петька спрыгнул с этой карусели. Через некоторое время мы снова встретились, уже в Москве. Петька мечтал бросить работу водилы персональщика, эту службу он считал холуйской. И еще он хотел жениться. Но успел сделать ни того, ни другого. Жаль. Чтобы на том свете все мечты сбывались.

Бобрик щелкнул пальцами, давая понять, что короткое выступление уже закончено, и ополовинил кружку. Помолчал минуту и добавил:

— Петьке неважно жилось в Москве, тоскливо. Здесь у него не было ни одной родной души кроме нас с вами. Последнее время он много бухал. А когда нажирался, даже не выходил в сортир. Ссал прямо в распахнутое окно.

Иностранец проснулся, поплевав на ладонь, пригладил пятерней длинные патлы и допил пиво. Выпотрошил на стол папиросу, вытащил щепоть травки из спичечного коробка. Смешав канабис с табаком, набил косяк, прикурил от спички.

— Клева вещь, — сказал он, глубоко затянувшись, и подмигнул Радченко. — Хочешь дернуть, юрист?

— Я завязал окончательно, — покачал головой дядя Дима. — У нас в конторе трижды в год стали проводить медицинское обследование сотрудников. Чистая принудиловка, нельзя отказаться. Сроки проведения обследования — тайна. Прямо в офис приезжают врачи. Если в моей моче найдут следы этой дряни, я потеряю в жизни все. И уже никогда не верну.

— Курить я еще никого не заставлял, — Иностранец глубоко затянулся и, провоцирую дядю Диму, закатил глаза якобы от удовольствия. — Какой кайф…

И пустил папироску по кругу. Тут девчонка Элвиса обрела дар речи, Ленка повисла у него на плече.

— Ну, не надо дрянь сосать. Пожалуйста. Ради меня.

Элвис плюнул на кончик папиросы, бросил ее на пол и раздавил подметкой.

— Если женщина просит, я подчиняюсь.

— Элвис, лапочка, — Ленка продолжала висеть у него на плече. — А если бы ты не выиграл в карты? Если бы ты проиграл?

— В карты не проигрываю.

— Я сказала «если». Что бы тогда случилось? Я бы сгнила заживо в той помойке, да? Ты бы меня там оставил? Бросил там?

— Все равно бы забрал, — покачал головой Элвис.

— Правда? — Ленкины глаза искрились, то ли от выпитой водки, то ли от большой настоящей любви. — Ты не отдашь меня обратно этим сволочугам?

— Никогда, — Элвис допил кружку, ладонью стер с губ пену, обернулся к буфетчику. — Эй, ты чего там уснул что ли?

* * *