Обязательно должна быть надежда - Сергей Протасов Страница 18

Следующим утром, во вторник, Маша взяла больничный и не вышла на работу. Эдик заволновался. Даже пожалел, что так неосмотрительно стер с себя очередной ее поцелуй. А вдруг последний? Отважился позвонить девушке на мобильный, и оказалось, что у нее всего-навсего температура под сорок. Пустяки! Но тревога не покидала его. Всему виной большой раскладной нож, вложенный в полиэтиленовый пакет. Он прожигал карман молодого человека и вызывал испарину.

Свекольников шел к Бабину. Что-то ужасное колотило в затылок, два раза он останавливался и обтирал лицо снегом, но дыхание не выравнивалось. Страх душил злоумышленника, заставляя поминутно ощупывать ладонью лоб и думать. Почему именно сегодня? Правило трех дней. К черту правила! Трусишь? Да, да, да, я боюсь! На поворотах Свекольникова слегка заносило из-за сильного головокружения. Его тошнило; казалось, в любой момент рвотные позывы вывернут его наизнанку. Остановившаяся тяжелая мысль о неизбежности того, что он задумал, и сомнения в необходимости, целесообразности как тяжелая чугунная каска давили на мозг. И все-таки он шел. Не обращая внимания на прохожих и машины, почти ничего не соображая.

Тревога более усилилась, когда Бабин долго не открывал. Эдик уже и звонил, и стучал, и голосом звал — тишина. Только минут через десять послышался тихий вопрос из-за двери:

— Кто?

— Эдуард Романович Свекольников, ваш ангел-хранитель! — отчеканил он, пытаясь вернуть себе бодрость. — Владилен Феликсович, ваше благородие, мне уходить?

Дверь открылась на длину цепочки, снова захлопнулась и вновь открылась.

— Быстро! — громко прошипел Бабин и отступил в сторону, не отпуская ручку двери. — Не мешкайте.

Эдуард боком протащился внутрь. За ним лязгнул замок.

— Вы перешли на нелегальное положение?

— Веселитесь? Воля ваша, а вот мне не до смеха. Идемте на кухню. Стойте, — старик на минуту припал к глазку и затаил дыхание. — Чувствую, там кто-то есть. Выше по лестнице за углом стоит человек, я вижу его тень и дым от сигареты. Эдуард, голубчик, это же совершенно невозможно. Я не могу спать, — они шли по длинному темному коридору квартиры. — Приезжал наряд милиции — никого. Они хитрые и осторожные. Вы азбуку Морзе, конечно, помните?

— Морзе?

— Да — точки, тире.

— Совсем не помню.

— Плохо. Тогда заучите: две точки — тире — две точки. Просто.

— «Две точки — тире — две точки», — повторил молодой человек. — Какая буква?

— «Э» — ваш инициал. Так будете звонить в дверь. Секретный код.

Мужчины разместились на кухне. Владилен Феликсович действительно выглядел неважно — перекошенное лицо, вздыбленные вокруг лысины редкие волосики, слипающиеся, красные от бессонницы глаза. Такими же беспокойными красными глазами глядел на него Эдуард. Они несколько секунд молча рассматривали глаза друг друга, как бы сравнивая, у кого краснее и беспокойнее.

— Все началось в субботу, — проговорил Бабин и закрыл рот, ожидая нетерпеливого вопроса «Что началось?», но Эдик понял маневр и упорно молчал, не смывая с лица ожидания. Вселенная погрузилась в тишину.

Первым не выдержал вежливый Эдик.

— Это всё?

— Что?

— Всё, что вы имеете сообщить?

— Они уже приходили, — и снова пауза (несносный старик). — Дважды!

— Куда? Послушайте, гражданин бывший полковник, вы или рассказывайте, или нет. Я на работе. Где ваши списки продуктов и медикаментов? Не задерживайте!

— У меня всё есть. Вчера меня возили к нотариусу заключать договор, и девочки всё купили. Мало того, они и подмели у меня, и вытерли пыль, даже в самых необитаемых местах. Замечательные люди! Но вечером, когда все ушли, ко мне в дверь снова стали звонить какие-то личности, — он натужно вздохнул и произнес измененным голосом, не размыкая губ: — Эдуард, за квартирой следят.

— Кто?

— Те, кто хотят ее отобрать.

— Ясно. Хорошо. Сидите здесь, не маячьте. Я незаметно повыглядываю на улицу. Будьте здесь!

Юноша выскользнул в прихожую и по пути в спальню вынул из кармана куртки свой ужасный пакет. Клинок длиной сантиметров двенадцать, на крепкой загнутой ручке.

Через минуту он вернется, подойдет сзади к старику, отвлечет его, скажем, на перелистывание очередной порции архива, занесет острое лезвие спереди под щетинистый кадык, левой рукой плотно возьмется за лоб и рванет что есть сил слева направо и на себя. Эдик представил, как зеркальная сталь погружается в живую плоть, как с тонким звоном лопаются волокна живых мышц, как перерезаются аорта и трахея. Глаза старика выкатываются из орбит, он немощно пытается отбить нож, хрипит, выплевывая кровь и изумление. Красная жидкость из пореза толчками выбрасывается на стол с бумагами. Все вокруг постепенно окрашивается красным. В глазах красный туман, кровь на руках, ногах, одежде. Громко хрустнули шейные позвонки, и голова отделилась от туловища. Он видит отверстый беззубый рот, в котором запекся последний, самый главный вопрос…

— Эдик, — услышал он за спиной скрипучий голос, — ты куда пропал?

Свекольников резко обернулся. Никого. От неожиданности нож выскочил из рук незадачливого убийцы. Он попытался перехватить его коленом, но получилось только хуже. С оглушительным стуком оружие заехало под низкую кровать старика и ударилось о стену в глубине. Он ошалело стоял с пустым пакетом в руке, медленно соображая, что же теперь делать.

— Что там? — громко допытывался старик.

Рассохшийся стол заскрипел.

— Ничего, я зацепился за стул, — Эдик прятал ненужный пакет в задний карман. — Иду. Я никого подозрительного не увидел, — доложил он по возвращении, еле сдерживая удары крови в голове. — Чисто.